|
То же подтвердил и присутствовавший при этом папа? Волшебнов. – Помилуйте, вашество, что нам сибирская язва! да мы шапками ее закидаем! – сказал он, – да и напрасно насчет господ шалопаев такое опасение иметь! По мне они даже лучше-с! Проще себя держат-с, да и разговор у них понятнее-с! – Ну, вот видишь, мой друг, и папа согласен со мной! Среди рассказов «помпадурского» цикла, написанных после «Истории одного города», «Помпадур борьбы…» наиболее близок в своей последней части к последним же страницам глуповской «летописи». В образе Феденьки Кротикова, ударившегося в «административный мистицизм», немало черт, роднящих его с градоначальниками химерического города, в том числе с Угрюм-Бурчеевым[233]. Прослеживая движение Феденьки, чья жизнь всегда «была бредом», от бреда «либерального », а потом «консервативного » к «бреду борьбы », Салтыков обозначает этим гротеском вполне реальные явления тогдашней действительности, эволюцию пореформенной правительственной политики от вынужденного Крымской войной половинчатого либерализма вновь к реакционному натиску. Рассказ написан в 1873 году, то есть в период начавшегося в России нового общественного оживления, «второго революционного подъема» (Ленин ), на что самодержавие ответило резкой активизацией охранительных и репрессивных сил режима. Вместе с тем активизация этих сил в начале 70-х годов была прямым ответом царизма на огромной важности события в международном революционном движении – на Парижскую коммуну и деятельность I Интернационала. Упоминанием этих событий Салтыков объединял отечественную реакцию с французской («западной»), устанавливал их общую социальную основу и вскрывал методом гротеска «пределы» и «возможности» этих сил застоя и регресса. Пройдя по нисходящей линии все стадии убывающего «либерализма», салтыковский помпадур находит свое окончательное политическое credo y «версальцев», усмирителей Парижской коммуны, организовавших для защиты реакции «партию борьбы» (как назвал боровшиеся с коммунарами силы контрреволюции возглавлявший их Тьер). Помпадур Феденька Кротиков поднимает у себя в Навозном знамя этой партии как «знамя возрождающейся власти». В помощники себе Феденька берет «мерзавцев» – рядовых слуг и проводников реакции. Появление в «Помпадуре борьбы…» «мерзавцев» предвосхитило такой шедевр салтыковского обличения реакции, как знаменитая «Современная идиллия» (1877–1883) с ее сказкой о «ретивом начальнике», тоже призвавшем себе на помощь «мерзавцев». Одно из наиболее ярких созданий искусства гротеска у Салтыкова, «Помпадур борьбы…» примечателен также содержащимся в рассказе «теоретическим отступлением». Это одна из наиболее важных автохарактеристик художественного метода писателя. В ней – разъяснение реалистической основы сатирических иносказаний, заостренных гиперболой и фантастикой, как способа проникновения в сущность обличаемых явлений сквозь оболочку их привычной обыденности. Вместе с тем разъясняется значение гротеска, как формы предвидения (в искусстве), выявления скрытых тенденций действительности, на что указывает и вторая часть альтернативного заглавия рассказа: «Помпадур борьбы, или Проказы будущего ». В связи с этим «Московские ведомости» язвительно писали об изобретении Салтыковым новой сатиры, «не карающей, а предупредительной сатиры». — 401 —
|