|
Еще ухаб, и еще пауза. – Н-да, это с их стороны просто подвох, да еще какой подвох-то! Но отчего же от этого подвоха так скверно пахнет? Отчего этот подвох как будто и не подвох совсем? Н-да, это даже почти верно, что тут никакого подвоха нет и не бывало. А сани все едут да едут, и наконец особенный стук передка возвещает путнику, что он проезжает через деревню. Узкая черная полоса, там и сям прорезываемая тусклыми огнями, представляется глазам; на улице ни души, даже собаки и те куда-то от стужи попрятались и не бросаются на лошадь с хриплым лаем и вяканьем. «Гм… может ли труд быть привлекательным?» – спрашивает себя Городищенский. Повторяю, Городищенский имеет душу добрую, до того добрую, что она не чуждается даже вопроса о привлекательности труда. И когда в товарищеском кружке поднимается шумная беседа об этом предмете, то у него, для убеждения неверующих, всегда готово неотразимое доказательство, заключающееся в том, что несчастный Людовик XVI был слабый король, но в то же время очень искусный слесарь*. «Стало быть, первое занятие было для него непривлекательно, а второе нравилось – вот и все». – Разумеется, труд должен быть привлекателен, – рассуждает он и теперь, поглядывая на «хижины бедные, богом хранимые», – нужно только таким образом это устроить, чтобы… ведь Людовик XVI делал же замки с удовольствием!.. Но тут же, и притом совершенно некстати, припоминается ему беседа, которую он однажды имел с своим камердинером и дядькой Иваном Прокофьичем… – Иван Прокофьич! как вы думаете, труд может быть привлекателен? – спросил он его. – Какой это такой «труд»? – Ну, труд… работа, то есть… – Нет той работы слаще, как с бабой лежать, а опричь того другой приятной работы не знаю, – отвечал Иван Прокофьич и хотел было удалиться, что он делал всегда, когда, по мнению его, барин начинал говорить пустяки. – А надобно, Иван Прокофьич, таким образом сделать, чтобы всякая другая работа была так же приятна, как с бабой лежать. Иван Прокофьич остановился; ему показалось, что барин начинает говорить занятно. – Знаю, сударь, еще одну работу хорошую, – сказал он, – это деньги взаймы брать и назад не отдавать. – Ну вот видишь? – Только какая же это работа! Это, сударь, как бы сказать, одно времяпровождение, все равно что другой вот малодушеством этим занимается, по трактирам ходит. Вот сапоги вычистить, комнаты ваши убрать – это работа. Хоша, конечно, для вас это мне оченно приятно, – прибавил он мягким, но как будто нерешительным голосом. — 193 —
|