|
– Вы где учились? – В училище детей канцелярских служителей, ваше сиятельство, – отвечал Техоцкий скороговоркой и покраснев как рак. Княжна задумалась. При всей ее экзальтации, сочетание слов «сиятельство» и «училище детей канцелярских служителей» звучало так безобразно, что не могло не поразить ее. – Хорошо, – сказала она, – приходите завтра; мне нравится ваш почерк, и я найду для вас работу. Княжна откопала какую-то старую рукописную поэму; нашла, что она дурно переписана, и на другой день вручила ее Техоцкому. – Вы можете разобрать эту руку? – спросила княжна. – Точно так-с, ваше сиятельство, – отвечал Техоцкий. – Отчего вы говорите мне «ваше сиятельство»? Техоцкий молчал. – Порядочные люди говорят просто «княжна», – продолжала она задумавшись и как будто про себя. – Вы читаете что-нибудь? – Никак нет-с. – Чем же вы занимаетесь? – Служу-с. – А дома? Техоцкому сделалось неловко. – Вы читайте, – сказала княжна и сделала знак головою, чтоб он удалился. По уходе его Анне Львовне сделалось необыкновенно гpyстно: ничтожество и неотесанность Техоцкого так ярко выступили наружу, что ей стало страшно за свои чувства. В это время вошел в ее комнату папаша; она бросилась к нему, прижалась лицом к его груди и заплакала. – Что ты! что с тобой, дурочка? – спросил его сиятельство, сильно перетревожившись. – Мне скучно, папасецка, – отвечала княжна, вдруг превращаясь в доверчивого и картавящего шестнадцатилетнего ребеночка. Его сиятельство, откровенно сказать, был вообще простоват, а в женских делах и ровно ничего не понимал. Однако он притворился, будто об чем-то думает, причем физиономия его приняла совершенно свиное выражение, а руки как-то нескладно болтались по воздуху. – Уж, право, я не знаю, чего тебе, дурочка, хочется! – сказал он в сильнейшем раздумье, – кажется, ты первое лицо в городе… право, не знаю, чего тебе хочется! И князь усиленно вздохнул, как будто вывез целый воз в гору. – Папасецка! какое самое последнее место в свете? – вдруг спросила княжна. – То есть как самое последнее? – Ну да, самое последнее – такое вот, где все приказывают, а сам никому не приказываешь, где заставляют писать, дежурить… Князь углубился. – То есть, как же дежурить? – спросил он, – дежурят, дурочка, чиновники, mais on n’en parle pas…[25] – Ну, а какое место выше чиновника? Князь чрезвычайно обрадовался случаю выказать перед дочерью свои административные познания и тут же объяснил, что чиновник – понятие генерическое, точно так же как, например, рыба; что есть чиновники-осетры, как его сиятельство, и есть чиновники-пискари. Бывает и еще особый вид чиновника – чиновник-щука, который во время жора заглатывает пискарей; но осетры, ma ch?re enfant, c’est si beau, si grand, si sublime[26], что на такую мелкую рыбешку, как пискари, не стоит обращать и внимание. Княжна призналась, что она знает одного такого пискаря; что у него старушка-мать, une gentille petite vieille et tr?s proprette[27] – право! – и пять сестер, которых он единственная опора. И для того, чтобы эта опора была солиднее, необходимо как можно скорее произвести пискаря, по крайней мере, в щурята… — 59 —
|