– Но, по крайней мере, ты хоть пожуировал! – наконец сказал я, чтоб переменить разговор, принимавший чересчур печальное направление. – Ведь эти «штучки», коли они захотят… секретцы у них. – Ни-ни! – воскликнул он с необыкновенною живостью. Я был ошеломлен. – Ну, брат, это уж совсем глупо! – В том-то и дело, что изгибы человеческого сердца… очень, брат, это мудреная штука! – отвечал он печально, – она-то, по-видимому, не прочь, да бестия муж так и вертится… А впрочем, может быть, и она… шельмы они оба, это – вернее! Мы умолкли: обоим нам было тяжело. Ему – потому, что встреча со мной заставила его опомниться и обнаружила во всей наготе пропасть, зиявшую под его ногами; мне – потому, что и надо мной начинали тяготеть смутные предчувствия чего-то недоброго. – Сколько-нибудь, однако, осталось у тебя денег? – первый я прервал молчание. Вместо ответа он выложил на стол желтенькую и, обращаясь к служителю, скомандовал: – Гарсон! полштофа очищенной… живо! Это был крик отчаяния, который меня глубоко взволновал. – Спрячь этот последний ресурс! – вскричал я, – я плачу за все! И сверх того… могу даже рубликов двадцать пять уделить тебе… идет? Он крепко пожал мою руку. – Извини, что не больше; сам знаешь, впереди предстоит еще Дунай – дорога не близкая! Но он только горько усмехнулся в ответ и запел: – Ах, Дунай ты мой, Дунай! Сын Иванович Дунай! – Погодим, брат, и в Чебоксарах! – прибавил он с фаталистическою уверенностью поклонника ислама. – Ну, нет, друг, – это – ни-ни! Я тово… я – непременно! Нынче же ночью, вот только дождусь парохода – и сейчас! И прямо так-таки, нигде не останавливаясь, – на Дунай*[106]. Уверенный тон, которым я выразил мое намерение, по-видимому, ободрил и его. – А сем-ка и я в Малую Азию* хвачу! – воскликнул он весело, – авось-либо до Самары доеду! – Хватим, друг! Увы! Это было только «пленной мысли раздраженье»*! Через минуту он уже опять опустил голову. – Нет, голубчик! – сказал он уныло, – теперь мне остается только об одном бога молить: чтоб меня отсюда куда ни на есть по этапу выслали[107]. Да куда выслать-то, вот – вопрос! Где моя родина? Где мое местожительство? В «Старом Пекине»? В гостинице «Москва»? Вот уж подлинно: бегаем мы, корреспонденты, и «града неведомого взыскуем»*. – Кстати! скажи, пожалуйста, как это ты паспорт потерял? – Да так вот: купаться в Волге вздумал. Признаться, выпито несколько было – вот и приди мне в голову дикая мысль: украдут, мол, у тебя этот самый паспорт, ежели ты его на берегу оставишь! Ну, разделся, положил его под мышку да как поплыл – совсем и забыл; смотрю, в стороне какая-то бумажка плывет! Ан это он и был! Исправник уж раз десяток присылал, никаких резонов не принимает – наверняк этапом кончится! Впрочем, что все обо мне да обо мне – ты как, вместо Дуная, в Чебоксары попал? — 192 —
|