|
– Да надо бы… всему есть конец, Лукьяныч! – Это так точно. (Лукьяныч нервно передергивает вожжами.) У Осипа Иванова побывали? – Был. – Покупает, значит? – Надавал пять тысяч. – Ловок, толстобрюхой! Молчание. – Конечно, – вновь начинает Лукьяныч, – многие нынче так-то говорят: пропади, мол, оно пропадом! Опять молчание. – Как же быть-то, Лукьяныч? – Вот и я это самое говорю: ничего не поделаешь! пропади, мол, оно пропадом! Опять молчание. – Прежде люди по местам сидели. Нынче все, ровно жиды, разбежались. – Согласись, однако ж, что мне здесь делать нечего. – Папенька с маменькой нашли бы, что делать. А вам что! Пропади оно пропадом – и делу конец! – Заладил одно! Ты бы лучше сказал, подходящую ли цену дает Дерунов? – Стало быть, для него подходящая, коли дает! – Да для меня-то? для меня-то подходящая ли? – И для вас, коли-ежели… – Не лучше ли крестьянам предложить? – Что ж, и крестьянам… тоже с удовольствием… – Вот Дерунов говорит, что крестьянам-то подати впору платить! – Знает, толстобрюхой! В этом роде мы еще с четверть часа поговорили, и все настоящего разговора у нас не было. Ничего не поймешь. Хороша ли цена Дерунова? – «знамо хороша, коли сам дает». Выстоят ли крестьяне, если им землю продать? – «знамо выстоят, а може, и не придется выстоять, коли-ежели…» – Слушай! ты что такое говоришь! – Что говорю! знамо, мы рабы, и слова у нас рабские. – Я тебя об деле спрашиваю, а ты меня или дразнишь, или говорить не хочешь! – Об чем говорить, коли вы сами никакого дела не открываете! – Я кончать хочу! Понимаешь, хочу кончать! – И кончать тоже с умом надо. Сами в глаза своего дела не видели, а кругом пальца обернуть его хотите. Ни с мужиками разговору не имели, ни какова такова земля у вас есть – не знаете. Сколько лет терпели, а теперь в две минуты конец хотите сделать! В самом деле, ведь я ничего не знаю. Ни земли не знаю, ни. «своего дела». Странно, как это соображение ни разу не пришло мне в голову. В течение многих лет одно у меня было в мыслях: кончить. И вот, наскучив быть столько времени под гнетом одного и того же вопроса, я сел в одно прекрасное утро в вагон и помчался в Т***, никак не предполагая, что «конец» есть нечто сложное, требующее осмотров, покупщиков, разговоров, запрашиваний, хлопаний по рукам и т. п. Оказывается, однако ж, что в мире ничто не делается спустя рукава и что если б я захотел даже, в видах сокращения переписки, покончить самым безвыгодным для меня образом, то и тут мне предстояло бесчисленное множество всякого рода формальностей. Как бы, вместо «конца»-то, не прийти к самому ужаснейшему из всех «начал»: к началу целого ряда процессов, которые могут отравить всю жизнь? При этой мысли мне сделалось так скверно, что даже померещилось: не лучше ли бросить? то есть оставить все по-прежнему и воротиться назад? — 92 —
|