|
– Ну, да, армия… конечно! армия! Представьте, я и не подумал! – А я так денно и нощно об этом думаю! Одна подушка моя знает, сколь много я беспокойств из-за этого переношу! Ну, да ладно. Давали христианскую цену – не взяли, так на предбудущее время и пятидесяти копеек напроситесь. Нет ли еще чего нового? – Кандауровского барина чуть-чуть не увезли-с*. – Как увезли? куда? – Неизвестно-с. И за что – никто не знает. Сказывали, этта, будто господин становой писал. Ни с кем будто не знакомится, книжки читает, дома по вечерам сидит… – Не было ли поступков за ним каких? – Поступков не было. И становой, сказывают, писал: поступков, говорит, нет, а ни с кем не знакомится, книжки читает… так и ожидали, что увезут! Однако ответ от вышнего начальства вышел: дожидаться поступков. Да барин-то сам догадался, что нынче с становым шутка плохая: сел на машину – и айда в Петербург-с! – Да, строгонько ноне насчет этих чтениев стало. Насчет вина свободно, а насчет чтениев строго. За ум взялись. – А разве что-нибудь у вас было? Беспокойства какие-нибудь? – полюбопытствовал я. – Мало ли у нас тут сквернословиев было! – Однако ведь вы сами говорите, что за кандауровским барином никаких поступков не было? – А кто его знает! Может, он промежду? себя революцию пущал. Не по-людски живет! ни с кем хлеба-соли не водит! Кому вдомек, что? у него на уме! – Позвольте, Осип Иваныч! ведь если так рассуждать, то, пожалуй, кандауровский-то барин и хорошо сделал, что в Петербург бежал! Один бежит, другой бежит… – А коли кто задумал бежать – никто не держит! Слава богу! И окромя довольно народу останется! Сказавши это, Осип Иваныч опрокинулся на спину и, положив ногу на ногу, левую руку откинул, а правою забарабанил по ручке дивана. Очевидно было, что он собрался прочитать нам предику, но с таким при этом расчетом, что он будет и разглагольствовать, и на бобах разводить, а мы будем слушать да поучаться. – Мы здесь живем в тишине и во всяком благом поспешении, – сказал он солидно, – каждый при своем занятии находится. Я, например, при торговле состою; другой – рукомесло при себе имеет; третий – от земли питается. Что кому свыше определено. Чтениев для нас не полагается. Осип Иваныч умолк на минуту и окинул нас взглядом. Я сидел, съежившись и как бы сознаваясь в какой-то вине; Николай Осипыч, как говорится, ел родителя глазами. По-видимому, это поощрило Дерунова. Он сложил обе руки на животе и глубокомысленно вертел одним большим пальцем вокруг другого. — 84 —
|