|
– Позвольте! оставим, капитан, эпизоды! – вступился Колотов, – и будем заниматься предметом нашей конференции. Итак, вы говорите, что господин Парначев этим поступком сильно вас оскорбил? – Так оскорбил! так оскорбил-с, даже душа во мне вся перевернулась! как перед истинным-с! Помилуйте! тут публика… чай кушают… в умилении-с… а они в фуражке! Все, можно сказать, так и ахнули! – И вы полагаете, что со стороны господина Парначева тут был умысел? – Позвольте вам доложить! как же возможно, чтобы без умысла! Тут, значит, публика… чай кушают… в умилении… а они в фуражке! – Поймите меня, тут все дело в том, был ли умысел или нет? Беретесь ли вы доказать, что умысел был? – Помилуйте! зачем же-с? И как же возможно это доказать? Это дело душевное-с! Я, значит, что? видел, то и докладываю! Видел, к примеру, что тут публика… в умилении-с… а они в фуражке! – Зачем же вы тогда прямо не заметили господину Парначеву, что он поступает оскорбительно для вас и ваших гостей! Может быть, дело-то и разъяснилось бы. – Кажется, таких правилов нет, чтобы мужикам господ учить! Они здесь всех учат, а не то чтобы что-с! – Однако, ежели теперь господину Парначеву сообщить выше показание, так ведь он, пожалуй, и в амбицию вломиться может! – Сделайте ваше одолжение! зачем же им сообщать! И без того они ко мне нена?висть питают! Такую, можно сказать, мораль на меня пущают: и закладчик-то я, и монетчик-то я! Даже на каторге словно мне места нет! Два раза дело мое с господином Мосягиным поднимали! Прошлой зимой, в самое, то есть, бойкое время, рекрутский набор был, а у меня, по их проискам, два питейных заведения прикрыли! Бунтуют против меня – и кончено дело! Стало быть, ежели теперича им еще сказать – что? же такое будет! – Вот видите! вы дела завязываете, а на очную ставку стать не хотите! – Зачем же-с! я, ваше высокородие, по простоте-с! Думал это, значит, что их только на замечание возьмут – тем, мол, дело и кончится! – А вы полагаете, что взять человека на замечание – это ничего? Пантелей Егоров вдруг смолк. Он нервно семенил ногами на одном месте и бросал тревожные взгляды на отца Арсения. Но запрещенный поп стоял в стороне и тыкал вилкой в пустую тарелку. На минуту в комнате воцарилось глубокое молчание. – Стало быть, господину Парначеву так-таки ничего и не будет!! – вдруг, словно громом, раскатился Терпибедов. Переписка*«Любезная маменька. Месяц тому назад я уведомлял вас, что получил место товарища прокурора при здешнем окружном суде. С тех пор я произнес уже восемь обвинительных речей, и вот результат моей деятельности: два приговора без смягчающих вину обстоятельств ; шесть приговоров, по которым содеянное преступление признано подлежащим наказанию, но с допущением смягчающих обстоятельств; оправданий – ни одного. Можете себе представить, в каком я восторге!! — 51 —
|