|
– И то еще ладно, капитан, что вы хорошее расположение духа не утратили! – усмехнулся я. – Помилуйте! с ними театров не надобно-с! никогда не соскучитесь! – прибавил отец Арсений. – Только вот на язык невоздержны маленько. – Да-с, будешь и театры представлять, как в зной-то палит, а в дождь поливает! Смиряемся-с. Терпим и молчим. В терпении хотим стяжать души наши…* так, что ли, батя? – При ветхости г-н крыши и это утешением послужить может! – Одним словом, прежде лучше жилось – так, что ли, капитан? – поддразнил Колотов. – Прежде! прежде-то! прежде-с! Терпибедов словно прогремел эту фразу и даже поперхнулся от волнения. – Прежде, я вам доложу, настоящих-то слуг ценили-с! – продолжал он, захлебываясь на каждом слове, – а нынче настоящих-то слуг… Он вдруг оборвал, словно чуя, что незрящий взор отца Арсения покоится на нем. И действительно, взор этот как бы говорил: «Продолжай! добалтывайся! твои будут речи, мои – перо и бумага». Поэтому очень кстати появился в эту минуту чайный прибор. – А какую я вам, Сергей Иваныч, рыбку припас, – обратился Терпибедов к Колотову, – уж если эта рыбка невкусна покажется, так хоть всю речную муть перешарьте – пустое дело будет. – Осётрик во всех статьях-с, – мягко, даже почти благосклонно пояснил отец Арсений, дуя в блюдечко и прищелкивая зубами сахар. – Знаю; вы писали, капитан. Господин Парначев, кажется? – То есть писал собственно я-с, а они токмо подписом своим утвердить пожелали, – заметил отец Арсений. – Парначев! не Павла ли Николаича сын? да ведь он тут в земстве, кажется? – вспомнил я. – Он самый-с. В земстве-с, да-с. Шайку себе подобрал… разночинцев разных… все места им роздал, – ну, и держит уезд в осаде. Скоро дождемся, что по большим дорогам разбойничать будут. Артели, банки, каммуны… Это дворянин-с! Дворянин, сударь, а какими делами занимается! Да вот батюшка лучше меня распишет! – Действительно, могу свидетельствовать. Много неповинных душ Валериан Павлыч совратил, даже всю округу, можно сказать, своим тлетворным дыханием заразил, – сентенциозно подтвердил отец Арсений. – И добро бы из долгогривых – все бы не так обидно! А то ведь дворянин-с! – Однако, вы довольно-таки несносно об нашем сословии выражаетесь, Никифор Петрович! – обиделся отец Арсений. – Прошу, оставьте! – Ну, батя, не взыщи! Долгогривые – они ведь… примеры-то эти были!* – Чувствительнейше вас прошу! оставьте-с! — 42 —
|