|
Один патриарх продолжал на все смотреть холодными глазами и даже никому не завидовал. Однако после второго или третьего набора стали мы замечать, что у старика начинают раздуваться ноздри, как будто он к чему-то принюхивается. Первый, разумеется, заметил это прозорливый лекарь Погудин. – Помяните мое слово, – говорил он, – что к следующему набору бог ему узы разрешит! И точно, мало-помалу стал он подсаживаться то к председателю казенной палаты, то к батальонному командиру, то к управляющему палатой государственных имуществ. Сядет и смотрит не то мечтательно, не то словно в душу проникнуть хочет. И вдруг заговорит о любви к отечеству, но так заговорит, что председатель казенной палаты так-таки и сгорит со стыда. – «Впроситься» старик хочет! – по секрету сообщил председатель Максиму Афанасьичу. – Похоже на то-с! – меланхолически ответил Максим Афанасьич. И все словно замерли, в ожидании, что будет. И вот однажды, после пульки, подсел старик к батальонному командиру и некоторое время до того пристально смотрел на него, что полковник весь съежился. – Ну-с, как дела, полковник? – вдруг произнес старик. – Помаленьку, вашество! – То-то «пома-лень-ку»! – проскандировал старик, постепенно возвышая голос, и в заключение почти уж криком крикнул. – Старика, сударь, забываете! Да-с! С этими словами он встал и твердыми шагами вышел из клубной залы. Смятение было невообразимое; у всех точно пелена с глаз упала. И вдруг, без всякого предварительного соглашения, в одно мгновение ока, всем припомнилось давно забытое слово «начальник края»…* Это было незадолго до появления манифеста об ополчении… Пришел наконец и манифест.* Патриарх прозрел окончательно. Прежде всего его поразила цифра. Всего, всего тут было много: и холста, и сукна, и сапожных подметок, не говоря уже о людях. Ядреная, вкусная, сочная, эта цифра разом разрешила связывавшие его узы, так что прежде даже, нежели он мог хорошенько сообразить, какое количество изюма, миндаля и икры представляет она, уста его уже шептали: – Теперь я всё сам. Сам всё сделаю. Да-с, сам-с. И шептал он это с каким-то злорадством, словно бы хотел отмстить всем этим хищникам, которые бесцеремонно набивали свои карманы, а его держали на балыках да на зернистой икре. В тот же вечер он призвал к себе откупщика и огорошил его вопросом: – Ты, любезный, мне что? присылаешь? Откупщик стоял, как опущенный в воду, и не смел взглянуть ему в глаза. – Два ведра водки в месяц мне посылаешь! Ска-а-ти-на! — 360 —
|