|
Представь себе, что? я узнала! До сих пор я думала, что должна была оставить Париж, потому что Butor отказался прислать мне деньги; теперь мне известно, что он подавал об этом официальную записку, и в этой записке… просил о высылке меня из Парижа по этапу !! L’animal![252] Et moi qui croyais autrefois ? l’id?al, au sublime, ? l’infini… que sais-je![253] Я, которая думала, что вся моя жизнь будет непрерывным гимном божеству! И что ж! достаточно было прикосновения грубой руки одного человека, чтоб разбудить меня от моих золотых грез. И этот человек… c’est le Butor! Le sublime – et l’horrible, le ciel – et l’enfer, l’ange – et le d?mon…[254] какой поразительный урок! Я не знаю, что сталось бы со мной, если б я не нашла утешения в религии. Религия – это наше сокровище, мой друг! Без религии мы путники, колеблемые ветром сомнений, как говорит le p?re Basile[255], очень миленький молодой попик, который недавно определен в наш приход и которого наш Butor уж успел окрестить именем Васьки-шалыгана. Я собственным горьким опытом убедилась в истине этих слов – и знаешь ли где? Там… в Париже! Сознаюсь, я в то время жила… comme une payenne![256] Я ничего не понимала… c’?tait un r?ve![257] И вдруг мне объявляют, что если я завтра не выеду из Парижа, то меня посадят в Clichy*! C’?tait comme un trait de lumi?re![258] Я сейчас же приказала уложить мои вещи… и с этой минуты – ни малейшего ропота, ни единого горького слова! Я вдруг преобразилась, почувствовала, что мне легко. Paul de Cassagnac, Villemessent*, D?troyat, Tarb?, Dugu? de la Fauconnerie[259][260] – все прибежали, все хотели утешить меня, но я наотрез сказала: «N-i – n-i, c’est fini! Que la volont? de Dieu soit faite»[261]. И когда, на другой день, я садилась в вагон, Villemessent, прощаясь со мной, сказал: «Vous ?tes une sainte! c’est Villemessent qui vous le dit!»[262] Но как он терзает меня… le Butor! как он изобретателен в своих оскорблениях! как он умеет повернуть нож в не зажившей еще ране! На днях – это было в день моего рождения (h?las! твоей pauvre m?re исполнилось сорок лет, mon enfant![263]) – он является прямо в мой будуар. – Честь имею поздравить! Я молчу. – Сорок годков изволили получить! Самая, значит, пора! Я делаю чуть заметный знак нетерпения. – По Бальзаку, это именно настоящая пора любви. Удивительно, говорят, как у этих сорокалетних баб оно знойно выходит… – Только не для вас! – холодно ответила я и, окинув его презрительным взглядом, поспешила запереться у себя в спальной. — 247 —
|