Евгений Онегин

Всё те же: их не изменила

Лихая мода, наш тиран,

Недуг новейших россиян.

XLIII. XLIV.

Буянов, братец мой задорный,

К герою нашему подвел

Татьяну с Ольгою; проворно

Онегин с Ольгою пошел;

Ведет ее, скользя небрежно,

И наклонясь ей шепчет нежно

Какой-то пошлый мадригал,

И руку жмет – и запылал

В ее лице самолюбивом

Румянец ярче. Ленской мой

Всё видел: вспыхнул, сам не свой;

В негодовании ревнивом

Поэт конца мазурки ждет

И в котильон ее зовет.

XLV.

Но ей нельзя. Нельзя? Но что же?

Да Ольга слово уж дала

Онегину. О боже, боже!

Что слышит он? Она могла...

Возможно ль? Чуть лишь из пеленок,

Кокетка, ветреный ребенок!

Уж хитрость ведает она,

Уж изменять научена!

Не в силах Ленской снесть удара;

Проказы женские кляня,

Выходит, требует коня

И скачет. Пистолетов пара,

Две пули – больше ничего -

Вдруг разрешат судьбу его.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

La sotto i giorni nubilosi e brevi,

Nasce una gente a cui 'l morir non dole.

Petr.

I.

Заметив, что Владимир скрылся,

Онегин, скукой вновь гоним,

Близ Ольги в думу погрузился,

Довольный мщением своим.

За ним и Олинька зевала,

Глазами Ленского искала,

И бесконечный котильон

Ее томил, как тяжкий сон.

Но кончен он. Идут за ужин.

Постели стелют; для гостей

Ночлег отводят от сеней

До самой девичьи. Всем нужен

Покойный сон. Онегин мой

Один уехал спать домой.

II.

Всё успокоилось: в гостиной

Храпит тяжелый Пустяков

С своей тяжелой половиной.

Гвоздин, Буянов, Петушков

И Флянов, не совсем здоровый,

На стульях улеглись в столовой,

А на полу мосье Трике,

В фуфайке, в старом колпаке.

Девицы в комнатах Татьяны

И Ольги все объяты сном.

Одна, печальна под окном

Озарена лучом Дианы,

Татьяна бедная не спит

И в поле темное глядит.

III.

Его нежданным появленьем,

Мгновенной нежностью очей

И странным с Ольгой поведеньем

До глубины души своей

Она проникнута; не может

Никак понять его; тревожит

Ее ревнивая тоска,

Как будто хладная рука

Ей сердце жмет, как будто бездна

Под ней чернеет и шумит...

«Погибну», Таня говорит,

"Но гибель от него любезна.

Я не ропщу: зачем роптать?

Не может он мне счастья дать".

IV.

Вперед, вперед, моя исторья!

Лицо нас новое зовет.

В пяти верстах от Красногорья,

Деревни Ленского, живет

И здравствует еще доныне

В философической пустыне

Зарецкий, некогда буян,

Картежной шайки атаман,

Глава повес, трибун трактирный,

Теперь же добрый и простой

Отец семейства холостой,

Надежный друг, помещик мирный