|
– А энергия работы, Верочка, разве мало значит? Страстное возбуждение сил вносится и в труд, когда вся жизнь так настроена. Ты знаешь, как действует на энергию умственного труда кофе, стакан вина, то, что дают они другим на час, за которым следует расслабление, соразмерное этому внешнему и мимолетному возбуждению, то имею я теперь постоянно в себе, – мои нервы сами так настроены постоянно, сильно, живо. (Опять грубый материализм, замечаем и проч.) Эти разговоры чаще и длиннее. «Кто не испытывал, как возбуждает любовь все силы человека, тот не знает настоящей любви». «Любовь в том, чтобы помогать возвышению и возвышаться». «У кого без нее не было бы средств к деятельности, тому она дает их. У кого они есть, тому она дает силы пользоваться ими». «Только тот любит, кто помогает любимой женщине возвышаться до независимости». «Только тот любит, у кого светлеет мысль и укрепляются руки от любви». И вот эти разговоры очень часты: – Мой милый, я читаю теперь Боккаччио (какая безнравственность! – замечаем мы с проницательным читателем, – женщина читает Боккаччио! это только мы с ним можем читать. Но я, кроме того, замечаю еще вот что: женщина в пять минут услышит от проницательного читателя больше сальностей, очень благоприличных, чем найдет во всем Боккаччио, и уж, конечно, не услышит от него ни одной светлой, свежей, чистой мысли, которых у Боккаччио так много): ты правду говорил, мой милый, что у него громадный талант. Некоторые его рассказы надобно, по-моему, поставить рядом с лучшими шекспировскими драмами по глубине и тонкости психологического анализа. – А как тебя забавляют его комические рассказы, в которых он так бесцеремонен? – Некоторые забавны, но вообще эти рассказы скучны, как всякий слишком грубый фарс. – Но это надобно извинить ему, – ведь он жил за 500 лет до нас; то, что нам кажется слишком сальным, слишком площадным, тогда не считалось неприличием. * * *– Как и многие наши обычаи и весь наш тон будут казаться грубы и грязны гораздо меньше, чем через 500 лет. Но это не занимательно, я говорю о тех его рассказах, превосходных, в которых серьезно изображается страстная, высокая любовь. В них всего виднее его великий талант. Но вот что я хотела сказать, Саша: он изображает очень хорошо и сильно, судя по этому, можно сказать, что тогда не знали той неги любви, как теперь, любовь тогда не чувствовалась так сильно, хоть и говорят, что это была эпоха самого полного наслажденья любовью. Нет, как можно, они не наслаждались ею и вполовину так сильно. Их чувства были слишком поверхностны, их упоение еще слишком слабо и слишком мимолетно. — 226 —
|