– Ты зайди к нему, простись. – Нет. Это неудобно. – Отчего? Бог знает, может, больше уж никогда не увидишься с ним. Зоолог подумал и сказал: – Это правда. Самойленко тихо постучал пальцем в окно. Лаевский вздрогнул и оглянулся. – Ваня, Николай Васильич желает с тобой проститься, – сказал Самойленко. – Он сейчас уезжает. Лаевский встал из-за стола и пошел в сени, чтобы отворить дверь. Самойленко, фон Корен и дьякон вошли в дом. – Я на одну минутку, – начал зоолог, снимая в сенях калоши и уже жалея, что он уступил чувству и вошел сюда без приглашения. «Я как будто навязываюсь, – подумал он, – а это глупо». – Простите, что я беспокою вас, – сказал он, входя за Лаевским в его комнату, – но я сейчас уезжаю, и меня потянуло к вам. Бог знает, увидимся ли когда еще. – Очень рад… Покорнейше прошу, – сказал Лаевский и неловко подставил гостям стулья, точно желая загородить им дорогу, и остановился посреди комнаты, потирая руки. «Напрасно я не оставил свидетелей на улице», – подумал фон Корен и сказал твердо: – Не поминайте меня лихом, Иван Андреич. Забыть прошлого, конечно, нельзя, оно слишком грустно, и я не затем пришел сюда, чтобы извиняться или уверять, что я не виноват. Я действовал искренно и не изменил своих убеждений с тех пор… Правда, как вижу теперь к великой моей радости, я ошибся относительно вас, но ведь спотыкаются и на ровной дороге, и такова уж человеческая судьба: если не ошибаешься в главном, то будешь ошибаться в частностях. Никто не знает настоящей правды. – Да, никто не знает правды… – сказал Лаевский. – Ну, прощайте… Дай бог вам всего хорошего. Фон Корен подал Лаевскому руку; тот пожал ее и поклонился. – Не поминайте же лихом, – сказал фон Корен. – Поклонитесь вашей жене и скажите ей, что я очень жалел, что не мог проститься с ней. – Она дома. Лаевский подошел к двери и сказал в другую комнату: – Надя, Николай Васильевич желает с тобой проститься. Вошла Надежда Федоровна; она остановилась около двери и робко взглянула на гостей. Лицо у нее было виноватое и испуганное, и руки она держала, как гимназистка, которой делают выговор. – Я сейчас уезжаю, Надежда Федоровна, – сказал фон Корен, – и пришел проститься. Она нерешительно протянула ему руку, а Лаевский поклонился. «Как они, однако, оба жалки! – подумал фон Корен. – Не дешево достается им эта жизнь». – Я буду в Москве и в Петербурге, – спросил он, – не нужно ли вам что-нибудь прислать оттуда? — 310 —
|