|
25 декабрь. Начнем с психологии. Судя по Вашему последнему письму, в Вас есть та самая раздражительность*, которая свойственна только богам, поэтам и очень красивым, избалованным женщинам. Трем богиням понадобилось мнение простого пастуха*, красивой женщине после музыки, цветов и мужских ласок вдруг захочется кислой капусты или гречневой крупы, – так и Вам захотелось моей критики. Доказательство, что Вы поэт. Ваши книжки прочел я очень внимательно* и с большим удовольствием. Помню, дело Лютостанского* читал я вслух в деревне, при поэтической обстановке, и потом был длинный разговор о Вас. Стихи Ваши целое лето лежали у меня на круглом столе, и их читали целое лето я и все, кому случалось подходить к оному столу. Теперь Ваши книжки переплетены и в числе прочих моих bijoux[21] лежат в сундуке, ожидая отправки в Сорочинцы, где родился Гоголь и куда уезжаю я* на постоянное жительство. Но что я мог написать Вам? Я уважаю Ваши книжки и Ваше авторское чувство, значит, я должен писать серьезно, без ёрничества. Никакая брань не оскорбляет и не опошляет так, как мелкость суждений. А я, должен сознаться, к стыду своему, в своих письмах отличаюсь именно этою мелкостью. Я умею рассуждать только тогда, когда меня наводят или ставят передо мной отдельный вопрос. Я, быть может, умен так же, как Спасович, у меня в голове есть мысли, но они не умеют широкой струей выливаться на бумагу. Я пробовал писать Вам, но выходило что-то газетное, ? la Скабичевский. О Ваших речах нужно писать много или ничего. А много я не умею. Для меня речи таких юристов, как Вы, Кони и др<угие>, представляют двоякий интерес. В них я ищу, во-первых, художественных достоинств*, искусства, и, во-вторых, – того, что имеет научное или судебно-практическое значение. Ваша речь по поводу юнкера, убившего своего товарища*, – это вещь удивительная по грациозности, простоте и картинности; люди живые, и я даже дно оврага вижу*. Речь по делу Назарова – самая умная и полезная в деловом отношении речь*. Но ведь это серьезно и об этом писать надо серьезно и длинно. Свои книжки непременно пришлю Вам* или сам привезу. Не присылал их раньше, потому что не знал, хотите Вы их иметь или нет, и отчасти потому, что думал или мне казалось, что я их уже послал Вам. Отчего Вы пьесы не напишете? В Петербурге я буду после 27-го. Ваш А. Чехов. Плещееву А. Н., 25 декабря 1891*1075. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ 25 декабря 1891 г. Москва. Москва, Мл. Дмитровка, дом Фирганг. 25 дек. Дорогой Алексей Николаевич, вчера я случайно узнал Ваш адрес и – пишу Вам. Если у Вас найдется свободная минутка, то, пожалуйста, напишите мне, как Ваше здоровье и вообще как Вы живете. Напишите хотя три строчки. — 201 —
|