– Это я об оглоблю, папаша. Дальше! Вы дальше читайте! …который он получил по затылку, отнесен к легким. О случившемся составлен протокол. Потерпевшему подана медицинская помощь»… – Велели затылок холодной водой примачивать. Читали теперь? А? То-то вот! Теперь по всей России пошло! Дайте сюда! Митя схватил газету, сложил ее и сунул в карман. – Побегу к Макаровым, им покажу… Надо еще Иваницким показать, Наталии Ивановне, Анисиму Васильичу… Побегу! Прощайте! Митя надел фуражку с кокардой и, торжествующий, радостный, выбежал на улицу. Мысли читателя газет и журналов*Не читайте Уфимских губернских ведомостей* : из них вы не почерпнете никаких сведений об Уфимской губернии. Русская печать имеет в своем распоряжении множество источников света. Она имеет: комаровский Свет*, Зарю*, Радугу*, Свет и тени*, Луч*, Огонек*, Рассвет* et caet. Но почему же ей так темно? Она имеет Наблюдателя*, Инвалида* и Сибирь* . Печать имеет Развлечение*, Игрушечку* , но из этого не следует, что ей слишком весело… Она имеет Голос* и Эхо* свои собственные… Да? Что не долговечно, то не может кичиться своим Веком* … Русь* имеет мало общего с Москвой* . Русская мысль* высылается… в плотной обложке. Имеются и Здоровье* и Врач* , а между тем – сколько могил! Отвергнутая любовь*(Перевод с испанского)IСквозь изменчивый узор высоко плывущих облаков глядит луна и заливает своим светом влюбленные пары, воркующие под тенью померанца и апельсина. Воздух, сладострастно знойный и душный от запаха гелиотропа, еще более раскаляется от слов любви и песен. Сады, леса и воды, тихо засыпая, внемлют соловью… Любви, любви! Перед окном одного из домиков стоит прекрасный гидальго. Он перебирает пальцами струны, дрожит, пламенеет и поет. Окно закрыто, но он не унывает: на то испанец он!* Его песнь зажжет сердце неприступной, окно уступит напору маленькой ручки, послушной сердцу, и – дело в шляпе с широкими полями! IIГидальго поет час, другой, третий… Восток начинает белеть и румяниться. На гитаре лопаются одна за другой квинта, терция… На лбу прекрасного лица выступает пот и начинает капать на горячую землю, а… он всё поет. – Plenus venter non studet libenter! – поет он наконец. – Imperfectum conjunctivi passivi!*[1] За окном слышны шаги. Наконец таки! Окно с визгом открывается, и в нем появляется донна, прелестная, чудная, знойная… Гидальго замирает от восторга и захлебывается счастьем. О, чудные мгновенья! Она высовывается наполовину из окна и, сверкая черными глазами, говорит: — 5 —
|