|
– Иван Осипыч, сюда! – гаркнули где-то. Я открыл глаза. В соседнем номере стукнули и откупорили бутылку. Я повернулся на другой бок и укрыл голову одеялом. «Я вас любил, любовь еще, быть может*»… – затянул баритон в соседнем номере. – Отчего вы не заведете себе пианино? – спросил другой голос. – Черрти, – проворчал я. – Не дадут уснуть! Откупорили другую бутылку и зазвонили посудой. Зашагал кто-то, звеня шпорами. Хлопнули дверью. – Тимофей, скоро же ты самовар? Живей, брат! Тарелочек еще! Ну-с, господа? По христианскому обычаю. По маленькой… Мадемуазель-стриказель, бараньи ножки, же ву при![82] В соседнем номере начался кутеж. Я спрятал голову под подушку. – Тимофей! Если придет высокий блондин в медвежьей шубе, то скажешь ему, что мы здесь… Я плюнул, вскочил и постучал в стену. В соседнем номере притихли. Я опять закрыл глаза. Забегали мурашки, меха, вата… Но – увы! – через минуту опять заорали. – Господа! – крикнул я умоляющим голосом. – Ведь это, наконец, свинство! Ведь вас просят! Я болен и спать хочу. – Это вы нам?? – Вам. – Что вам угодно? – Не извольте кричать! Я спать хочу! – Спите, вам никто не мешает; а если вы больны, так отправляйтесь к доктору! «У рыцарей любовь и честь»… – запел баритон. – Как это глупо! – сказал я. – Очень глупо! Даже подло. – Прошу не рассуждать! – послышался за стеной старческий голос. – Удивительно! Повелитель какой нашелся! Птица важная! Да вы кто такой? – Не рассуж-дать!!! – Мужичье! Надулись водки и орут! – Не рас-суж-дать!!! – раз десять повторил старческий, охрипший голос. Я ворочался на кровати. Мысль, что я не сплю по милости праздных гуляк, приводила меня мало-помалу в ярость… Поднялась пляска… – Если вы не замолчите, – крикнул я, захлебываясь от злости, – то я пошлю за полицией! Человек!! Тимофей! – Не рассуждать!!! – еще раз крикнул старческий голосок. Я вскочил и, как сумасшедший, побежал к соседям. Мне захотелось во что бы то ни стало настоять на своем. Там кутили… На столе стояли бутылки. За столом сидели какие-то личности с выпуклыми, рачьими глазами. В глубине номера на диване полулежал лысый старичок… На его груди покоилась головка известной кокотки-блондинки. Он глядел на мою стену и дребезжал: – Не рассуждать!! Я раскрыл рот, чтобы начать ругаться и… о ужас!!! В старичке я узнал директора того банка, где я служу. Мигом слетели с меня и сон, и злость, и фанаберия… Я выбежал от соседей. — 273 —
|