|
«Он не узнал меня! – подумала Маруся. – Иначе бы он не молчал… Боже мой, зачем он молчит? Ну, как мне начать?» – Ну-с? – промычал Топорков. – Кашель, – прошептала Маруся и, как бы в подтверждение своих слов, два раза кашлянула. – Давно? – Два месяца уж есть… По ночам больше. – Угм… Лихорадка? – Нет, лихорадки, кажется, нет… – Вы лечились, кажется, у меня? Что у вас было раньше? – Воспаление легких. – Угм… Да, помню… Вы, кажется, Приклонская? – Да… У меня и брат тогда же был нездоров. – Будете принимать этот порошок… перед сном… избегать простуды… Топорков быстро написал рецепт, поднялся и принял прежнюю позу. Маруся тоже поднялась. – Больше ничего? – Ничего. Топорков уставил на нее глаза. Глядел он на нее и на дверь. Ему было некогда, и он ждал, что она уйдет. А она стояла и глядела на него, любовалась и ждала, что он скажет ей что-нибудь. Как он был хорош! Прошла минута в молчании. Наконец она встрепенулась, прочла на его губах зевок и в глазах ожидание, подала ему трехрублевку и повернула к двери. Доктор бросил деньги на стол и запер за ней дверь. Идя от доктора домой, Маруся страшно злилась: «Ну, отчего я не поговорила с ним? Отчего? Трусиха я, вот что! Глупо как-то всё вышло… Только обеспокоила. Зачем я держала эти подлые деньги в руках, точно напоказ? Деньги – это такая щекотливая вещь… Храни бог! Обидеть можно человека! Нужно платить так, чтоб незаметно это было. Ну, зачем я молчала?.. Он рассказал бы мне, объяснил… Видно было бы, для чего сваха приходила…» Придя домой, Маруся легла в постель и спрятала голову под подушку, что она делала всегда, когда была возбуждена. Но не удалось ей успокоиться. В ее комнату вошел Егорушка и начал шагать из угла в угол, стуча и скрипя своими сапогами. Лицо его было таинственно… – Чего тебе? – спросила Маруся. – А-а-а… А я думал, что ты спишь, не хотел беспокоить. Я хочу тебе кое-что сообщить… очень приятное. Калерия Ивановна хочет у нас жить. Я ее упросил. – Это невозможно! C’est impossible! Кого ты просил? – Отчего же невозможно? Она очень хорошая… Помогать тебе в хозяйстве будет. Мы ее в угольную комнату поместим. – В угольной maman умерла! Это невозможно! Маруся задвигалась, затряслась, точно ее укололи. Красные пятна выступили на ее щеках. – Это невозможно! Ты убьешь меня, Жорж, если заставишь жить с этой женщиной! Голубчик, Жорж, не нужно! Не нужно! Милый мой! Ну, я прошу! – Ну, чем она тебе не нравится? Не понимаю! Баба как баба… Умная, веселая. — 265 —
|