|
Грохольский задумался. Он знал, кого она ждет и кого ей надо. – Пойдем, Лиза, домой, – сказал он. – Здесь сыро… – Иди… Я сейчас приду. Грохольский опять задумался. – Ты его ждешь? – спросил он и сделал гримасу, точно его схватили за сердце раскаленными щипцами. – Да… Мне хочется Мише чулочки передать… – Он не придет. – Почем ты знаешь? – Он уехал… Лиза сделала большие глаза… – Он уехал… Уехал в Черниговскую губернию. Я подарил ему свое имение… Лиза страшно побледнела и, чтобы не упасть, ухватилась за плечо Грохольского. – Я проводил его на пароход… В три часа… Лиза вдруг схватила себя за голову, задвигалась и, упав на скамью, затряслась всеми членами. – Ваня! – заголосила она. – Ваня! И я еду, Ваня!.. Голубчик! С ней приключился истерический припадок… И с этого вечера вплоть до самого июля по саду, в котором гуляли дачники, можно было видеть две тени. Тени ходили с утра до вечера и наводили на дачников уныние. За тенью Лизы неотступно шагала тень Грохольского. Я называю их тенями, потому что они оба потеряли свой прежний образ. Они похудели, побледнели, съежились и напоминали собой скорее тени, чем живых людей… Оба чахли, как блоха в классическом анекдоте об еврее, продающем порошки от блох. В начале июля Лиза бежала от Грохольского, оставив записку, в которой она написала, что едет к «сыну» на время… На время! Бежала она ночью, когда спал Грохольский… Прочитав ее письмо, Грохольский целую неделю слонялся вокруг дачи как безумный, не ел, не спал. В августе он перенес возвратный тиф, а в сентябре укатил за границу. За границей он запил. В вине и разврате думал он найти успокоение. Промотал он всё свое состояние, но не удалось ему, бедняге, выкинуть из головы образ любимой женщины с кошачьей мордочкой… От счастья не умирают, не умирают и от несчастья. Грохольский поседел, но не умер. Он жив и до сих пор… Из-за границы поехал он поглядеть «одним глазком» на Лизу. Бугров встретил его с распростертыми объятиями и оставил его гостить у себя на неопределенное время. Гостит он у Бугрова и до сих пор… В этом году мне пришлось проезжать через Грохолевку, именье Бугрова. Хозяев я застал ужинавшими… Иван Петрович ужасно обрадовался мне и принялся угощать меня. Он потолстел и чуточку обрюзг. Лицо его по-прежнему сыто, лоснится и розово. Плеши еще нет. Лиза тоже потолстела. Полнота ей не к лицу. Ее личико начинает терять кошачий образ и, увы! приближается к тюленьему. Ее щеки полнеют и вверх, и вперед, и в стороны. Живут Бугровы превосходно. Всего у них много. Прислуги и съестного полнехонький дом… — 242 —
|