|
[Из дневниковых записей Бунина:] 9 Мая, Рест[оран] «Прага». Рядом два офицера, – недавние штатские – один со страшными бровными дугами. Под хаки корсет. Широкие, колоколом штаны, тончайшие в коленках. Золотой портсигар с кнопкой, что-то вроде жидкого рубина. Монокль. Маленькие, глубокие глазки. Лба нет – сразу назад от раздутых бровных дуг. У метрдотелей от быстрой походки голова всегда назад. Для рассказа: сильно беременная, с синими губами. Все газеты полны убийствами, снимками с повешенных. А что я написал, как собаку давят, не могут перенести! Вторник 30 Июня, Глотово. Уехал из Москвы 9 Мая. Два дня был в Орле. Сюда приехал 12. 1 Июля 15 г. Погода прекрасная. Вообще лето удивительное. Собрать бы все людские жестокости из всей истории. Читал о персидских мучениках Даде, Тавведае и Таргала. Страшное описание Мощей Дм[итрия] Ростовского. […] 3 Июля. Читал житие Серафима Саровского. Был дождь. 4 Июля. Житие юродивых. Дождь. Записки Дашковой. 1 Августа, Глотово. Позавчера уехал Юлий, утром в страшный дождь. Кажется, что это было год тому назад. Погода холодная и серая. Вечером позавчера долго стояли возле избы отца так страшно погибшей Доньки. Какие есть отличные люди! «Жалко дочь-то?» – «Нет». Смеется. И потом: «Я через нее чуть не ослеп, все плакал об ней». Нынче вечером сидели на скамейке в Колонтаевке. Тепло, мертвая тишина, запах сырой коры. Пятна неба за березами. Думал о любви. 2 Августа 15 г. Серо и холодно. Проснулся рано, отправил корректуру «Суходола». Во втором часу газеты. Дикое известие: Куровский7 застрелился. Не вяжется, не верю. Что-то ужасное – и, не знаю, как сказать: циническое, что-ли. Как я любил его! Не верю – вот главное чувство. Впрочем, не умею выразить своих чувств. 3 Августа […] Все же я равнодушен к смерти Куровского. Хотя за всеми мыслями все время мысль о нем. И умственно ужасаюсь и теряюсь. Что с семьей? Выстрелил в себя и падая, верно, зацепился шпорой за шпору. Вечером были в Скородном. Заходил в караулку. Окна совсем на земле. 5 шагов в длину, 5 в ширину. Как ночевать тут! Даже подумать жутко. Возвращались – туманно, холодно. Два огня на Прилепах, как в море. Неужели это тот мертв, кто играл в Мюррене? С кем столько я пережил? О, как дико! Веры все еще нет, уехала через Вырыпаевку в Москву еще 10-го июля. Долго не мог заснуть от мыслей о Куровском. 4 Августа. С утра дождь и холод. Страшная жизнь караульщика сада и его детей в шалаше, с кобелем. Варит чугун грибов. […] — 73 —
|