|
Вечером были на выезде из Глотова, в крохотной избушке, где молнией убило малого лет 15 и девочке-ребенку голову опалило. Видел сына Таганка – страшный, седой, древний старик. 20 Июня. Не мог заснуть до 2 ночи. Встал в полдень. Холодновато, хмуро, дождь. Страшно ярка зелень деревьев. Сев. зап. ветер. Перечитывал «Пут[ешествие] в Арзрум»5, - так хорошо, что прочел вслух Вере и Юлию первую главу. Перечитывал Баратынского (прозу) «Перстень» – старинка и пустяки. Как любили прежде рассказывать про чудаков, про разные «странности»! 21 Июня. Много ветвей с зелеными листьями нарвало, накидало по аллее холодным ураганом. Яков: «Ничаго! Не первой козе хвост ломать! Мы этих бурей не боимся!» Читаю «Былины Олонецкого края» Барсова. Какое сходство в языке с языком Якова! Та же криволапая ладность, уменьшит[ельные] имена… На деревне слух – будто мужиков могут в острог сажать за сказки, кот[орые] мы просим их рассказывать. Пришел Алексей (прообраз моего Митрофана из «Деревни»). Жалкий, мокрый, рваный, темный, глаза слабые, усталые. Все возмущается, про что-нибудь рассказывает и – «вот бы что в газетах-то пронесть!» Жил зимой в Липецке, в рабочем доме, лежал больной, 41 градус жару. Ужасно! Холод нынче собачий. У меня болит все тело, жилы под коленками. Яков в непрестанном восхищении перед своим хозяином, – в холопском умилении. Часто представляет его, – у того будто бы отрывистый говор, любовь к странным выходкам, к тому, что бы озадачить человека чем-нибудь неожиданным. – Придешь к нему, взлохматишь нарочно голову… «Ай ты с похмелья, Яков?». – С похмелья, Александр Григории… «Ну на, выпей сотку! Живо!» – А то сидишь – удруг мальчишка бежит: «Скорей, хозяин кличет!» Я со всех ног к нему: «что такое, А. Г., что прикажете?» «Садись!» Сел. «Пей!» И ставит на стол бутылку, и с торжеством: «А ведь сад-то я снял!». […] У Якова один сын в солдатах (его жена и правит домом летом), другой хромой, пьяница, сапожник, «отцу без пятака латки не положит», а как нужда – к отцу: «Батя, помоги!» 23 Июня. В 6 ч утра уехал Юлий. Скучно и жалко его. Стареет, слабеет. Вчера северная холодная погода. Прошли в Остров, вернулись через деревню. Пьяный, довольно молодой мужик, красное лицо, губы спеклись, ругает своего соседа. Вид разбойника, того гляди убьет. Рагулин рассказывал, как их бил Гришка Соловьев. Один из них схватил черпак и ударил Гришкину беременную мать по животу, хотя она-то была совсем не при чем. Скинула. Были с Колей на Казаковке, в той избе, куда ударило грозой. Никого нету – мать в поле навоз «бьет», отец в Ливнах – пропал, спился, – девка «на месте»; в избе два ребенка – одному мальчишке 3 года, другому лет 10. Этот трехлетний (идиот) сидит без порток, намочил их, «в чугун с помоями вляпался». Изба крохотная и мерзость в ней неописуемая – на лавке разбитые, гнилые лапти и заношенные до черноты, залубяневшие онучи, на полу мелкая гниющая солома, зола, на окне позеленевший самоварчик… — 64 —
|