«Совершенству девицы Тушиной. Милостивая государыня, Елизавета Николаевна! О, как мила она, Елизавета Тушина, Когда с родственником на дамском седле летает, А локон ее с ветрами играет, Или когда с матерью в церкви падает ниц, И зрится румянец благоговейных лиц! Тогда брачных и законных наслаждений желаю И вслед ей, вместе с матерью, слезу посылаю. Составил неученый за спором. Милостивая государыня! Всех более жалею себя, что в Севастополе не лишился руки для славы, не быв там вовсе, а служил всю кампанию по сдаче подлого провианта, считая низостью. Вы богиня в древности, а я ничто и догадался о беспредельности. Смотрите как на стихи, но не более, ибо стихи все-таки вздор и оправдывают то, что в прозе считается дерзостью. Может ли солнце рассердиться на инфузорию, если та сочинит ему из капли воды, где их множество, если в микроскоп? Даже самый клуб человеколюбия к крупным скотам в Петербурге при высшем обществе, сострадая по праву собаке и лошади, презирает краткую инфузорию, не упоминая о ней вовсе, потому что не доросла. Не дорос и я. Мысль о браке показалась бы уморительною; но скоро буду иметь бывшие двести душ чрез человеконенавистника, которого презирайте. Могу многое сообщить и вызываюсь по документам даже в Сибирь. Не презирайте предложения. Письмо от инфузории разуметь в стихах. Капитан Лебядкин, покорнейший друг и имеет досуг». – Это писал человек в пьяном виде и негодяй! – вскричал я в негодовании. – Я его знаю! – Это письмо я получила вчера, – покраснев и торопясь стала объяснять нам Лиза, – я тотчас же и сама поняла, что от какого-нибудь глупца; и до сих пор еще не показала maman, чтобы не расстроить ее еще более. Но если он будет опять продолжать, то я не знаю, как сделать. Маврикий Николаевич хочет сходить запретить ему. Так как я на вас смотрела как на сотрудника, – обратилась она к Шатову, – и так как вы там живете, то я и хотела вас расспросить, чтобы судить, чего еще от него ожидать можно. – Пьяный человек и негодяй, – пробормотал как бы нехотя Шатов. – Что ж, он всё такой глупый? – И, нет, он не глупый совсем, когда не пьяный. – Я знал одного генерала, который писал точь-в-точь такие стихи, – заметил я смеясь. – Даже и по этому письму видно, что себе на уме, – неожиданно ввернул молчаливый Маврикий Николаевич. – Он, говорят, с какой-то сестрой? – спросила Лиза. – Да, с сестрой. – Он, говорят, ее тиранит, правда это? — 81 —
|