– Я слишком, слишком сочувствую вашему вопросу! – рванулась студентка, рдея в негодовании от слов майора. – Теряется золотое время, слушая глупые разговоры, – отрезала хозяйка и взыскательно посмотрела на мужа. Студентка подобралась: – Я хотела заявить собранию о страдании и о протесте студентов, а так как время тратится в безнравственных разговорах… – Ничего нет ни нравственного, ни безнравственного! – тотчас же не вытерпел гимназист, как только начала студентка. – Это я знала, господин гимназист, гораздо прежде, чем вас тому научили. – А я утверждаю, – остервенился тот, – что вы – приехавший из Петербурга ребенок, с тем чтобы нас всех просветить, тогда как мы и сами знаем. О заповеди: «Чти отца твоего и матерь твою», которую вы не умели прочесть, и что она безнравственна, – уже с Белинского всем в России известно. – Кончится ли это когда-нибудь? – решительно проговорила madame Виргинская мужу. Как хозяйка, она краснела за ничтожество разговоров, особенно заметив несколько улыбок и даже недоумение между новопозванными гостями. – Господа, – возвысил вдруг голос Виргинский, – если бы кто пожелал начать о чем-нибудь более идущем к делу или имеет что заявить, то я предлагаю приступить, не теряя времени. – Осмелюсь сделать один вопрос, – мягко проговорил доселе молчавший и особенно чинно сидевший хромой учитель, – я желал бы знать, составляем ли мы здесь, теперь, какое-нибудь заседание или просто мы собрание обыкновенных смертных, пришедших в гости? Спрашиваю более для порядку и чтобы не находиться в неведении. «Хитрый» вопрос произвел впечатление; все переглянулись, каждый как бы ожидая один от другого ответа, и вдруг все как по команде обратили взгляды на Верховенского и Ставрогина. – Я просто предлагаю вотировать ответ на вопрос: «Заседание мы или нет?» – проговорила madame Виргинская. – Совершенно присоединяюсь к предложению, – отозвался Липутин, – хотя оно и несколько неопределенно. – И я присоединяюсь, и я, – послышались голоса. – И мне кажется, действительно будет более порядку, – скрепил Виргинский. – Итак, на голоса! – объявила хозяйка. – Лямшин, прошу вас, сядьте за фортепьяно: вы и оттуда можете подать ваш голос, когда начнут вотировать. – Опять! – крикнул Лямшин. – Довольно я вам барабанил. – Я вас прошу настойчиво, сядьте играть; вы не хотите быть полезным делу? – Да уверяю же вас, Арина Прохоровна, что никто не подслушивает. Одна ваша фантазия. Да и окна высоки, да и кто тут поймет что-нибудь, если б и подслушивал. — 255 —
|