|
– Очень рада! Чрезвычайно. Отчего же вы не сади-тесь? Садитесь! Марыськина истерически засмеялась и, теребя платок, сказала: – Сяду, и даже чашечку чаю выпью! Она опустилась на диван, и сердце ее больно сжалось. «Все… – подумала она. – Все! Вот она и роль!..» И неожиданно сказала вслух: – Да… что-то жажда меня томит, с самого утра. Ну, думаю, приеду к Солнцевым – там и напьюсь. Солнцева недоумевающе взглянула на купчиху. – Сделайте одолжение, – согласился гостеприимный суфлер. – Пожалуйста! Сделайте одолжение… Я очень рада, – преувеличила Солнцева. – Да… – сказала Марыськина. – Ничто так не удовлетворяет жажду, как чай. А за границей, говорят, он не в ходу. – Замолчите! – прошептал суфлер, меняя обращение с купчихой Полуяновой. – «Солнцева отходит к другим гостям». – Что это вы, милая моя, такая бледная? – спросила вдруг Марыськина. – Неприятности? – Да… – пролепетала Солнцева. От приветливости суфлера не осталось и следа. – Молчите! Почему вы, черт вас дери, говорите слова, которых нет? «Солнцева отходит к другим гостям»! Солнцева! Отходите! Солнцева, смотревшая на Марыськину с немым ужасом, напрягла свои творческие способности и сочинила: – Извините, мне надо поздороваться с другими. Вам сейчас подадут чай. – Успеете поздороваться, – печально прошептала Марыськина. – Ах, если бы вы знали, душечка… Я так несчастна! Мой муж – это грубое животное без сердца и нервов! Марыськина приложила платок к глазам и истерически крикнула: – Лучше смерть, чем жизнь с этим человеком. – Замолчишь ли ты, черт тебя возьми! – прошептал энергично суфлер. – Оштрафует тебя Николай Алексеич – будешь знать! – Передо мной рисуется другая жизнь, – сказала Марыськина, ломая руки. – Я рвусь к свету! Я хочу пойти на курсы. О, доля, доля женская! Кто тебя выдумал?! – Успокойтесь! – сказала Солнцева и повернула к публике свое бледное, искаженное ужасом лицо. – Извините… Я пойду к другим гостям. Марыськина схватилась за голову. – К другим гостям? А кто они такие, эти гости? Жалкие паразиты и лгуны. Агриппина Николаевна! Здесь перед вами страдает живой человек, и вы хотите променять его на каких-то пошляков… О, бож-же, как тяжело… Все знают только – ха-ха! – богатую купчиху Полуянову, а душу ее, ее разбитое сердце никто не хочет знать… Господи! Какое мучение! – Она с ума сошла! – сказал вслух суфлер и, сложив книгу, в отчаянии провалился вниз. — 8 —
|