|
– У меня нет слуха, – откровенно сознался я. – На что слуха? – Чтобы быть этим вот… как ты его там назвал?.. Музыкантом… – Ну, брат, это ты слишком. Рубенс не музыкант, а художник. Так как я не интересовался живописью, то не мог упомнить всех русских художников, о чем Стремглавову и заявил, добавив: – Я умею рисовать метки для белья. – Не надо. На сцене играл? – Играл. Но когда я начинал объясняться героине в любви, у меня получался такой тон, будто бы я требую за переноску рояля на водку. Антрепренер и сказал, что лучше уж пусть я на самом деле таскаю на спине рояли. И выгнал меня. – И ты все-таки хочешь стать знаменитостью? – Хочу. Не забывай, что я умею рисовать метки! Стремглавов почесал затылок и сразу же сделал несколько дел: взял спичку, откусил половину, завернул ее в бумажку, бросил в корзину, вынул часы и, засвистав, сказал: – Хорошо. Придется сделать тебя знаменитостью. Отчасти, знаешь, даже хорошо, что ты мешаешь Рубенса с Робинзоном Крузо и таскаешь на спине рояли – это придает тебе оттенок непосредственности. Он дружески похлопал меня по плечу и обещал сделать все, что от него зависит. IIНа другой день я увидел в двух газетах в отделе «Новости искусства» такую странную строку: – «Здоровье Кандыбина поправляется». – Послушай, Стремглавов, – спросил я, приехав к нему, – почему мое здоровье поправляется? Я и не был болен. – Это так надо, – сказал Стремглавов. – Первое известие, которое сообщается о тебе, должно быть благоприятным… Публика любит, когда кто-нибудь поправляется. – А она знает – кто такой Кандыбин? – Нет. Но она теперь уже заинтересовалась твоим здоровьем, и все будут при встречах сообщать друг другу: «А здоровье Кандыбина поправляется». – А если тот спросит: «Какого Кандыбина?» – Не спросит. Тот скажет только: «Да? А я думал, что ему хуже». – Стремглавов! Ведь они сейчас же и забудут обо мне! – Забудут. А я завтра пущу еще такую заметку: «В здоровье нашего маститого»… Ты чем хочешь быть: писателем? художником?.. – Можно писателем. «В здоровье нашего маститого писателя Кандыбина наступило временное ухудшение. Вчера он съел только одну котлетку и два яйца всмятку. Температура 39,7». – А портрета еще не нужно? – Рано. Ты меня извини, я должен сейчас ехать давать заметку о котлете. И он, озабоченный, убежал. IIIЯ с лихорадочным любопытством следил за своей новой жизнью. Поправлялся я медленно, но верно. Температура падала, количество котлет, нашедших приют в моем желудке, все увеличивалось, а яйца я рисковал уже съесть не только всмятку, но и вкрутую. — 76 —
|