– Нет… что уж скипидар! – покачал головой Иванов и посмотрел на жену блуждающими, испуганными глазами. – Я левею! – С чего же это у тебя, горе ты моё?! – простонала жена. – С газеты. Встал я утром – ничего себе, чувствовал всё время беспартийность, а взял случайно газету… – Ну? – Смотрю, а в ней написано, что в Ченстохове губернатор запретил читать лекцию о добывании азота из воздуха… И вдруг – чувствую я, что мне его не хватает… – Кого это? – Да воздуху же!.. Подкатило под сердце, оборвалось, дёрнуло из стороны в сторону… Ой, думаю, что бы это? Да тут же и понял: левею! – Ты б молочка выпил… – сказала жена, заливаясь слезами. – Какое уж там молочко… Может, скоро баланду хлебать буду! Жена со страхом посмотрела на Иванова. – Левеешь? – Левею… – Может, доктора позвать? – При чём тут доктор?! – Тогда, может, пристава пригласить? Как все почти больные, которые не любят, когда посторонние подчёркивают опасность их положения, Иванов тоже нахмурился, засопел и недовольно сказал: – Я уж не так плох, чтобы пристава звать. Может быть, отойду. – Дай-то Бог, – всхлипнула жена. Иванов лёг в кровать, повернулся лицом к стене и замолчал. Жена изредка подходила к дверям спальни и прислушивалась. Было слышно, как Иванов, лёжа на кровати, левел. Утро застало Иванова осунувшимся, похудевшим… Он тихонько пробрался в гостиную, схватил газету и, убежав в спальню, развернул свежий газетный лист. Через пять минут он вбежал в комнату жены и дрожащими губами прошептал: – Ещё полевел! Что оно будет – не знаю! – Опять небось газету читал, – вскочила жена. – Говори! Читал? – Читал… В Риге губернатор оштрафовал газету за указание очагов холеры… Жена заплакала и побежала к тестю. – Мой-то… – сказала она, ломая руки. – Левеет. – Быть не может?! – воскликнул тесть. – Верное слово. Вчерась с утра был здоров, беспартийность чувствовал, а потом оборвалась печёнка и полевел! – Надо принять меры, – сказал тесть, надевая шапку. – Ты у него отними и спрячь газеты, а я забегу в полицию, заявку господину приставу сделаю. Иванов сидел в кресле, мрачный, небритый, и на глазах у всех левел. Тесть с женой Иванова стояли в углу, молча смотрели на Иванова, и в глазах их сквозили ужас и отчаяние. Вошёл пристав. Он потёр руки, вежливо раскланялся с женой Иванова и спросил мягким баритоном: – Ну, как наш дорогой больной? – Левеет! — 21 —
|