А был ли мальчик? Скептический анализ традиционной истории

Третий недостаток версии Михаила Кругова роднит ее с официальной. Мы имеем в виду традиционную установку, согласно которой на русские княжества в 1237 г. обрушились дикие орды безбожного хана Батыя, разорившие страну до основания. Только если официальная версия исходит из того, что на Руси после монгольского завоевания воцарилось жесточайшее иго, продолжавшееся 240 лет, то Михаил Кругов с соавторами говорит скорее о своеобразном симбиозе Руси и Орды в духе Льва Николаевича Гумилева. Наше мнение по этому поводу читателю уже известно: мы полагаем, что никакие «злые татарове» на Русь не приходили, а события 1237–1241 гг. есть не что иное, как борьба за единоличную власть потомков Всеволода Юрьевича Большое Гнездо.

Глава 3

Мамай и генуэзцы

Обратимся к третьей версии известных событий, обстоятельно изложенной С. Валянским и Д. Калюжным в книге «Другая история Руси». Откровенно говоря, их подход законченной версией не является. Будучи добросовестными исследователями, авторы не лезут на рожон, а честно пишут, что события вокруг Куликова поля — белое пятно нашей историографии. Вопросов тут куда больше, чем ответов, поэтому прежде чем делать выводы, следует для начала отделить достоверную информацию от мифов, чем по мере сил они и занимаются.

Рассмотрение противостояния Мамай — Дмитрий Донской авторы начинают с подробного анализа источников, и здесь сразу же обнаруживаются крайне любопытные вещи. Вдруг выясняется, что современников эпохальная Куликовская битва, положившая начало краху Золотой Орды, странным образом не очень-то и занимала. Скажем Псковская I-я летопись упоминает это сражение в одном ряду с утоплением в Чудском озере четырех лоций, а Новгородская I-я летопись рассказывает о нем как о делах сугубо московских, до которых новгородцам и дела никакого нет. Об общенародном подъеме не говорится, разумеется, ни слова. В Хронике Литовской и Жмойтской под 1380-м годом читаем следующее: «Року 1380. В Литве и Руси, Польше была вельми строгая зима, же быдло домовое и зверы в лесах, а также и птатство от зимна выздыхало, и дерево в садах овощное все посохло». О битве не сказано ничего, хотя литовский князь Ягайло, как мы знаем, имел к ней самое непосредственное отношение. Знаменитая «Задонщина» создавалась много позже и написана с явным подражанием «Слову о полку Игореве». В ней воспеваются мудрость и отвага московского князя, так что политическая подоплека этой вещи сомнений не вызывает.

Во всех учебниках можно прочитать о поездке Дмитрия к преподобному Сергию Радонежскому накануне битвы, но летописи об этом или вглухую молчат (Новгородская I-я летопись 1421 г. и Краткая летописная повесть 1408 г.), или отделываются скупыми упоминаниями (Пространная летописная повесть 1425 г. предельно кратко сообщает о послании Сергия к князю). Разработанную версию этой легенды содержит лишь «Сказание о Мамаевом побоище», опять же написанное через полтораста лет после Куликовской битвы. Одним словом, даже поверхностный анализ источников показывает, что история эта крайне запутанная и время для окончательных выводов еще не пришло. Скажем, известный русский историк В. Н. Татищев, в отличие от современных исследователей, весьма критически относился к летописным сообщениям о событиях на Куликовом поле и как человек государственный (он управлял казенными заводами на Урале и четыре года занимал пост астраханского губернатора) пытался осмыслить их реалистически. Не исключено также, что в его распоряжении имелись документы, не дошедшие до нашего времени. Во всяком случае, он решительно сократил численность противоборствующих сторон по крайней мере на порядок: по его мнению, в войске Дмитрия не могло быть больше 20 тысяч конных и пеших ратников. Сомневаться в справедливости расчетов Татищева нет никаких оснований, поскольку реалии старой допетровской Руси были ему известны куда лучше, чем нам, и оценить ее мобилизационные возможности он мог гораздо более взвешенно.