А был ли мальчик? Скептический анализ традиционной истории

Таким образом, при непредвзятом рассмотрении предмета мы без труда обнаруживаем, что легендарные скотоводы из Центральной Азии, завоевавшие полмира, — не более чем миф, рассыпающийся от малейшего прикосновения. Еще раз: мы не утверждаем, что сумели расставить все точки над «i». Мы готовы внимательно отнестись к любой разумной версии, будь то натиск на русские княжества рыцарей ордена Золотого Креста (С. Валянский и Д. Калюжный) или поход на Русь императора Никейской империи (А. Жабинский). Мы готовы даже признать, что татары все-таки приходили в русские земли, только это были не загадочные и никому не ведомые «безбожные моавитяне», а старые добрые соседи, испокон веков жившие с русскими бок о бок. Мы решительно отвергаем только лишь одну-единственную версию: вздорный и насквозь головной бред официальной кабинетной доктрины, утверждающей, что неграмотные кочевники подчинили своей власти едва ли не всю цивилизованную Ойкумену, прошагав с боями в считанные десятилетия 7–8 тысяч км.

Часть 5

Вокруг да около поля Куликова

В заключение нам хотелось бы поговорить о Куликовской битве, которая, как принято считать, стала своего рода генеральной репетицией окончательного освобождения Руси от ордынского ига. Заинтересованный читатель вправе спросить, для чего, дескать, попусту ломать копья, если в предыдущей главе прямо утверждается, что пресловутое монгольское нашествие на русские княжества — чистейшей воды фикция, а поход безбожного хана Батыя есть не что иное, как борьба за власть потомков Всеволода Юрьевича Большое Гнездо? Вопрос вполне резонный, и первоначально мы тоже хотели ограничиться уже сделанным замечанием, что и Куликовская битва, и знаменитое стояние на Угре имеют самое непосредственное отношение к сугубо внутренним русским делам.

Изменить свое решение нас побудили два обстоятельства. Во-первых, публикации на темы средневековой русской истории множатся в последнее время буквально как грибы после дождя, причем каждый новый автор почитает своим долгом ткнуть пальцем в неувязки официальной версии. А во-вторых, противостояние на Куликовом поле — замечательная иллюстрация к многовариантности реальной истории, под которой мы понимаем (как читатель должен помнить) принципиальную невозможность однозначной канонической трактовки событий далекого прошлого. Любой хронист был лицом заинтересованным и не просто механически фиксировал исторические события (современником которых, как правило, не был), а вольно или невольно их интерпретировал. Хорошо известно, что даже элементарный отбор фактов (выпячивание одних и замалчивание других) уже содержит в себе некий зародыш концептуального подхода. На практике же картина оказывалась еще более сложной. Неудобные факты безжалостно вымарывались, а пробелы заполнялись авторскими домыслами в зависимости от политических или идеологических пристрастий хрониста. Очень часто присутствовал откровенный социальный заказ, когда летопись подвергалась тотальной редактуре по команде сверху. Впрочем, на эту тему мы писали в свое время достаточно и повторяться не станем.