|
Неспокойные мысли и постоянные заботы избороздили лоб Хун-Ахау ранними морщинами. Впрочем, он не всегда только думал, не всегда молчал… Вот окончился день. Умолкли голоса женщин и ребятишек. Черным покрывалом укутала землю ночь. Тихо в Чаламте, Только ветерок чуть слышно шелестит в густой листве, точно шепотом поверяет какую-то тайну. Слышится шепот и в одной из хижин. Это Хун-Ахау беседует с пришедшими к нему друзьями, рассказывает им о своем прошлом. О тех незабываемых днях, воспоминания о которых никогда его не покидают. Внимательно слушают собравшиеся трагическую историю людей, отважных и свободолюбив вых, решившихся на неслыханное. Слушают тихо, затаив дыхание. Лишь изредка приглушенный вздох или возглас удивления раздастся в хижине. Перед мысленным взором собравшихся встают картины, одна удивительнее другой. Им кажется, что они видят ночной Тикаль, великий Тикаль, око мира. Перед ними встают пустынные улицы и темнеющие на фоне предрассветного неба вершины пирамид, увенчанные величественными храмами. Видят они и толпу рабов, поспешно покидающих город. Слышат гулкие шаги приближающейся стражи… Восставшие уже покинули город… Вздох облегчения вырывается из груди Чуэна, самого младшего из пяти сыновей На-Цина. Все пятеро стали друзьями Хун-Ахау. Особенно старший, Маник. Хозяин хижины продолжает свой рассказ. Нелегко говорить о поражении рабов, о своих ошибках… — Быть может, такова была воля богов? — слышится чей-то дрожащий голос. — Счастлив тот, к кому милостивы боги, — шепчет другой. — Может, плохо просили жрецов, и они не передали той просьбы богам… — размышляет третий. Хун-Ахау молчит. Как поведать людям свои трудные думы, сомнения? Дорогой ценой досталось ему прозрение. Он уже давно не верит больше жрецам. И разве не был он сам свидетелем, как покинули боги его родных, его друзей, не помогли им в страшный час испытаний… Тихо в хижине. Но вот за перегородкой всхлипнул и застонал во сне маленький Шбаламке. Тревога за сына обожгла сердце Хун-Ахау. Он заговорил: — Боги далеко, и они, видно, заняты более важными делами, чтобы услышать нас, маленьких людей. Но нас много, и у нас сильные мускулы, крепкие руки. Мы не боимся любой работы, лишь бы не голодали наши дети, и мы должны сами позаботиться о их судьбе. Почему мы вечно должны дрожать и ждать милости сильных? Мы кормим ненасытный Копан, оставляя голодными свои семьи. Правители, жрецы, купцы живут во дворцах и молятся в храмах, выстроенных рабами, одежда их соткана руками наших матерей и жен. Без нас они вымрут, как трутни без пчел. Так кто же кого должен бояться? — 145 —
|