Исследование истории. Том II

Сенсационно неожиданное падение мнимого всемогущества — такова характерная участь варварской державы героического века. Замечательными историческими примерами являются закат гуннов после смерти Аттилы и закат вандалов после смерти Гензериха[503]. Эти и другие исторически засвидетельствованные примеры вызывают доверие к преданию, повествующему о том, что волна ахейского завоевания подобным же образом разрушила и уничтожила поглощенную ею Трою и что убитый Агамемнон был последним всеахейским военачальником. Как бы широко не распространялись завоевания этих военачальников, они были неспособны создавать социальные институты. Судьба империи даже такого изощренного и сравнительно цивилизованного военачальника, каким был Карл Великий, является драматической иллюстрацией этой неспособности.

4. Фантазии и реальность

Если картина, представленная в предыдущей главе, истинна, то приговор, который можно вынести героическому веку, будет суровым. Самым мягким приговором будет признание его бесполезной выходкой, а самым строгим — осуждение его как уголовного преступления. Приговор о его бесполезности можно услышать в зрелой поэзии викторианского литератора, еще продолжавшего ощущать мороз неоварварского века.

Последуем пути тех белокурых завоевателей, высоких готов,

Со дня, когда они выводили свои голубоглазые семейства

С холодных пастбищ Вислы, со своей мрачной родины

У богатых янтарем берегов Балтийского моря.

В незамутненной силе своей мужественности

Они нащупывали лишь понаслышке известный путь к неведомой земле обетования.

Набрасывались на разорванные края порфирной державы,

Топча ее широкий подол, побеждая ее армии,

Убивая ее императора и сжигая ее города —

Разграбленные Афины и Рим. Заняв место Цезаря,

Они правили миром, где прежде правили римляне.

Однако эти три столетия грабежа и крови,

Бесчеловечности и беспричинной жестокости

Вскоре проходят… Те готы были сильны, но они погибли.

Они не писали, не работали, не мыслили и не творили.

Однако поскольку поле заросло плевелами и заплесневелой пшеницей,

Их жатва заслужила некую похвалу — иначе они бы не оставили следа126.

Этот умеренный приговор, вынесенный по прошествии пятнадцати столетий, вряд ли мог бы удовлетворить эллинского поэта, с горечью осознающего, что он все еще живет в тех моральных трущобах, в которые варварские наследники превратили «талассократию Миноса». Преступность, а не бесполезность — таков тяжелый приговор, вынесенный Гесиодом постминойскому героическому веку, который в его времена все еще посещал нарождающуюся эллинскую цивилизацию. Его приговор безжалостен.