|
Если собрать все сведения о внешности «Дмитрия Иоанновича» — Юрия Отрепьева (вернёмся к природному имени), то пред нами предстанет приземистый богатырь. Руки неравны по длине, но силы необыкновенной — он легко гнул подковы. Лицо широкое, смуглое, без бороды и усов, волосы русые, рыжеватые, глаза темно-голубые; рот большой; на лице — бородавка справа у носа и родимое пятно у правого плеча. Некоторые авторы полагают, что те же знаки имел царевич Дмитрий Угличский. Отрепьев — не красавец, но отнюдь не урод, описанный Скрынниковым. Для окружающих важнее была его личность. Поражает чрезвычайная хитрость Отрепьева и умение сказать людям то, что они хотят услышать. Отрепьев был гениальным актером и полностью входил в образ, который играл в настоящий момент. Верил ли Отрепьев во что-нибудь искренне? Многие пишут, что он всерьёз считал себя сыном Ивана Грозного и что мысль эту ему кто-то внушил. С этим не согласуется попытка самозванца удалить из Угличского собора прах царевича Дмитрия. Стоит вспомнить и Буссова, искренне любящего «царя Димитрия» и все же рассказавшего эпизод, где преданный самозванцу Басманов поделился с ним, что «Димитрий» не природный царь. Тогда встает вопрос, верил ли Отрепьев в Бога? В Европе XVII в. вольнодумцы, отрицающие Бога, были редки, в России неизвестны. Но Отрепьев смело клялся именем Господа, утверждая, что он и есть царевич Дмитрий. Под угрозой вечного проклятия исповедовался при принятии католичества. По свидетельству иезуита, во время похода на Москву всегда начинал сражения с молитвы перед войском: «Димитрий находил, по словам его, сильнейшую опору в своей совести: обыкновенно пред началом битвы, он молился усердно, так, чтобы все его слышали, и воздев руки, обратив глаза к небу, восклицал: "Боже правосудный! порази, сокруши меня громом небесным, если обнажаю меч неправедно, своекорыстно, нечестиво; но пощади кровь христианскую! Ты зришь мою невинность: пособи мне в деле правом! Ты же, царица небесная! будь покровом мне и моему воинству!"». В русском фольклоре Гришка Отрепьев продает душу черту, но Отрепьев не увлекался чернокнижием. Вероятно, он мало думал о Боге и легко относился к религиозным различиям христиан. Ближе всего по духу ему были ариане или социане, считавшие главным христианскую мораль, а не богословские различия. Став царём, Отрепьев высказывался против религиозной нетерпимости: «У нас, — говорил он духовным и мирянам, — только одни обряды, а смысл их укрыт. Вы поставляете благочестие только в том, что сохраняете посты, а никакого понятия не имеете о существе веры... вы считаете себя праведным народом в мире, а живёте не по-христиански, мало любите друг друга; мало расположены делать добро. Зачем вы презираете иноверцев? Что же такое латинская, лютеранская вера? Все такие же христианские, как и греческая. И они в Христа веруют... Я хочу, чтобы в моем государстве все отправляли богослужение но своему обряду». Подобная позиция, несомненно, оправдывала отступничество самого Отрепьева. — 92 —
|