|
Другое дело, что Пётр нанес удар по самобытной русской культуре, в первую очередь по оригинальной архитектуре XVII в. Вместо нарядных церквей и зданий в стиле «московского барокко», не имевших аналогов в мире, появились простые постройки «петровского барокко», следовавшие шведским, немецким и голландским образцам. Остановилось развитие деревянного зодчества, достигшего вершин в церквах Кижского погоста (XVIII в.). Были прерваны византийско-русские традиции иконописи: в новых иконах образы пишутся по принципу «живоподобия». Старая культура стала восприниматься как нечто отсталое, предназначенное для низших слоев общества. Время, однако, показало, что удар, нанесённый Петром (и перешедшим на его сторону дворянством) по старой русской культуре, не был смертельным — слишком ёмкой оказалась сила русской цивилизации. Уже во второй трети XIX в. в искусстве и быте стали модны допетровские черты, а на рубеже XIX—XX вв. на основании синтеза старомосковских традиций и европейского модерна произошел культурный взрыв, давший миру «неорусский стиль» в живописи и архитектуре и балетные постановки С.П. Дягилева по мотивам русских сказок. Карамзин и вслед за ним славянофилы обвинили Петра в чрезмерности вестернизации, т.е. в том, что ему следовало заимствовать из Европы науки, технологии и образование, но сохранить старомосковские обычаи и уклад жизни. На самом деле Пётр провёл неполную вестернизацию России, ограничившись приданием европейского облика дворянству, чиновникам и зажиточным горожанам. При этом он не требовал, чтобы они думали и вели себя как европейцы (за исключением государевых предписаний). Гибрид получился не слишком удачным — XVIII в. знаменит доселе невиданным измывательством помещиков над крепостными и мздоимством чиновников, далеко превзошедших подьячих Московской Руси. Люди, по-европейски образованные и знакомые с идеями гуманизма, стали заметны в российском обществе лишь в конце XVIII в. По-настоящему русская европейская культура сложилась в XIX столетии. Увлечение Петра внешними атрибутами европейской культуры — немецким платьем, париками, бритьем бород, курением табака, танцами, каменными домами с широкими окнами, рытьём каналов, — часто высмеивают как подражательство, достойное ребёнка и варвара и неподходящее для российского климата. Можно согласиться, что узкие окна, длиннополая одежда, шапки и рукавицы, сапоги и валенки лучше соответствуют русской зиме, чем окна-двери[270], башмаки с чулками, плащи и перчатки. Но была другая, основательная причина, почему Пётр был прав, заимствуя внешние стороны быта европейцев. Пётр стремился ввести Россию в Европу в качестве участника европейской большой политики. Для подобной роли у страны были силы и средства, но требовалось признание русских европейцами, а длиннобородых людей в меховых шапках и кафтанах с длинными рукавами никто за европейцев не считал. Как не считали европейцами турок, несмотря на всю мощь Османской империи. И Пётр, вернувшись из Европы, велел дворянам сбрить бороды и одеться в голландцев. — 355 —
|