|
Скоро представился случай. С легкой руки нескольких белорусских шляхтичей появился новый «Дмитрий», известный у русских как Вор, а у поляков как Царик. Тысячи шляхтичей и запорожцев встали под его знамена. Страшные бедствия они принесли России. Особенно прославился Александр Лисовский — белорусский шляхтич, участник рокоша[135] против Сигизмунда. Объявленный вне закона, он перебрался в Россию, создал отряд из запорожцев и донских казаков и начал кровавый путь по стране. «Лисовчики» разорили Коломну, Кострому, Галич, Соль Галицкую, Ростов Великий, Калязин, Кашин. Они сжигали монастыри, убивали монахов, насиловали монашенок, разбрасывали разбитые на куски мощи святых. В наши дни белорусские националисты объявили Лисовского народным героем. Впрочем, по жестокости ему нисколько не уступали атаманы «черкасов» — запорожцев. По известию царской грамоты, черкасы церкви Божий обдирали и православных мучили разными муками — «каких по ся место и во всех землях не бывало мук». Украинские националисты не меньше белорусских гордятся преступлениями своих предков, гордятся даже учиненным запорожцами геноцидом русского населения Северщины. Каждодневных зверств не допускали крупные польские военачальники, особенно Жолкевский и Сапега. Однако в случае сопротивления поляки уничтожали всех подряд. Так случилось во время восстания в Москве в марте 1611 г. Вот как описывает события их участник, ротмистр Самуил Маскевич: «29 марта... завязалась битва сперва в Китае-городе, где вскоре наши перерезали людей торговых (там одних лавок было до 40.000); потом в Белом-городе; тут нам управиться было труднее: здесь посад обширнее и народ воинственнее. Русские свезли с башен полевые орудия и, расставив их по улицам, обдавали нас огнем. Мы кинемся на них с копьями; а они тотчас загородят улицу столами, лавками, дровами; мы отступим, ...они преследуют нас, неся в руках столы и лавки, и лишь только заметят, что мы намереваемся обратиться к бою, немедленно заваливают улицу и под защитою своих загородок стреляют по нас из ружей; а другие... с кровель, с заборов, из окон, бьют нас самопалами, камнями, дрекольем. Мы, т.е. всадники, не в силах ничего сделать, отступаем; они же нас преследуют и уже припирают к Кремлю... Мы и не умели придумать, ...как вдруг кто-то закричал: огня! огня! жги домы!» Поляки стали поджигать дома, те не загорались. Тогда достали смолы и лучины, и огромный город запылал; пожар был так лют, что ночью было светло, как днем. На другой день поляки продолжали поджоги: «В четверток мы снова принялись жечь город; которого третья часть осталась ещё неприкосновенною: огонь не успел так скоро всего истребить... И так мы снова запалили ее, по изречению Псалмопевца: "град Господень измету, да ничтоже в нем останется". Смело могу сказать, что в Москве не осталось ни кола, ни двора». — 250 —
|