- Интересно то, — продолжал специалист по петроглифам, — что рисунки на табличках Ульяма Невена очень походят на петроглифы, рассказывающие о трагедии Архея: Похоже, в глубокой древности информация передавалась таким вот универсальным способом, и она была доступна даже тупым неандертальцам.
- Неужели вы сумели прочесть и все эти таблички? — раскрыл я одну из книг.
- Не сумели, — улыбнулся старейшина.
- Мы оказались тупее неандертальцев, — уселась в кресло Ярослава.
- Я что-то не пойму ваше откровение! Вы что, меня разыгрываете?
- И не собирались, — заверил Добран Глебыч. — Просто в табличках отсутствуют ключи. Очевидно, древние их знали наизусть. В том числе и неандертальцы. Ключи же архейской Веды по петроглифам таблиц не работают. Древнейшей Ве- дбй занимались наши жрецы ещё на заре времен, они смогли догадаться, что смысл её прямой. Не понять её может только идиот. Петроглифы таблиц намного сложнее. Без ключей к ним не подступиться.
- Возможно, ульям Невен нашёл и ключи к таблицам, — задумчиво сказала Ярослава. — Поэтому они его и убили.
- убили? — удивился я.
- Официально этого никто не признал, но, похоже, что так. Потому что сразу после его смерти в 1937 году в спешном порядке была уничтожена вся его коллекция.
- Тридцать тысяч найденных артефактов! — не поверил я услышанному.
- Я несколько не так выразилась, — сконфузилась Ярослава. — Не в прямом смысле. Её растащили по различным музеям и похоронили в их хранилищах.
- Сложили найденное туда, где ортодоксы хранят опасные для их теории находки, — дополнил жену Добран Глебыч.
- По образованию я историк, Юра. Окончила когда-то ЛГУ и сразу ушла из науки, — посмотрела на мужа Ярослава.
- И знаешь, почему ушла? Потому что истории как науки не существует. Я ушла из того, чего нет.
- Но ведь что-то же есть! — запротестовал я.
- Если нечто остановилось в своём движении вперёд, то оно умирает. Как развиваются другие науки? Отжившая теория сменяется новой, более передовой и современной. Чего не скажешь о науке исторической. За всю эпоху её становления не возникло ни одной новой теории. Заметь, ни одной! Артефакты, которые можно успешно спрятать, прячутся в музеи и масонские хранилища. О том, что нельзя скрыть, умалчивается. Стоят на Китайской равнине десятки пирамид, причём, некоторые из них намного превышают Большую египетскую, но историкам до них нет дела. Стоят пирамиды на Урале, на севере западной Сибири, Сибири Восточной, в горах Таймыра, среди гор Якутии, на Чукотке и Камчатке, но их наши академики в упор не видят. Не видят они и сотни затерянных на севере развалин городов и гигантских, заросших лесом, курганов.
- И на руины крепостей, и на курганы я насмотрелся. Находил в поймах рек даже искусственно прорытые каналы.
- Вот она наша современная историческая наука, — посмотрела на меня жена Добрана Глебыча. — Замкнута на себе, точнее, на мифе, которым умело манипулируют иллюминаты и им подобные. Миф же — прямое продолжение библейских, только имеет обёртку наукообразия. Если наука занята охраной ментальных испражнений тайных обществ, то перед нами уже не наука, Юрий-Георгий. И пора бы нам это признать.
- Скажи мне, Добран Глебыч, — отложил я в сторону альбом с архейской Ведой. — Живёте вы вроде бы на краю земли, но у всех, кого ни копни, высшее образование. И дети ваши все учатся. Это что, тоже традиция?
- Конечно, — улыбнулся старейшина. — Заметил, мы говорим с тобой на чистом русском языке без местного диалекта. Но в общении с деревенскими неизменно переходим на северный говор. Так у нас заведено. Чтобы окружающие думали, что мы продолжаем лаптем щи хлебать. Не меняемся в зависимости от времени. На. самом деле всё не так. Иначе за временем не поспеть. И потом, знания никогда не бывают лишними. Мы учим своих детей не для того, чтобы они деньги зарабатывали, а чтобы у них расширялся кругозор. Ты должен знать, что образование и образованность — разные вещи. Мы себя образовываем, именно поэтому своих детей теряем очень редко. В сумасшедшем доме, который у нас почему-то зовётся цивилизацией, они долго не выдерживают. Получают высшее и назад, поближе к своим корням, к тем, кто их понимает, и с кем интересно.
- А у тебя какое образование? — спросил я Добрана Глебыча.
- Высшее военное! — улыбнулся помор. — Я двадцать лет служил, объездил весь бывший Союз. И всё-таки вернулся на родину. В мир чистых рек и озёр, нашего студёного моря и в мир прекрасных людей с незамутнённой психикой.
От воспоминаний меня оторвал лютый холод. Мой костёр почти погас. И спустившийся с гор холод стал проникать под одежду. Я быстро подкинул на угли приготовленный сушняк и, посмотрев на звёздное небо, стал дожидаться, когда он разгорится. Через несколько минут костёр вспыхнул с новой силой. И тут я вспомнил про лежащий в моём рюкзаке трофейный пистолет-пулемёт.
— 74 —
|