|
Далее менее очевидное – упадок. Никто не жаждет упадка, все хотят, чтобы стабильность длилась вечно. Однако существует замечательный принцип эволюционного развития: либо ты двигаешься вперед, либо тебя отбрасывает назад. Однажды приняв решение остановиться в своем развитии, человек (общество, государство) обрекает себя на то, чтобы в какой‑то момент потерять способность к движению вообще. Увлечение стабильностью всегда рождает застой, а застой – это уже болезнь, гниение, распад. Успехи, которые несет стабильность, сытость, самоуверенность, – все это причины грядущего упадка. Можно найти и возрастное объяснение застою. Если революционеры были в самом активном и рабочем возрасте от 30 до 40 лет, то через 24 года они попадают в самый солидный, самый застойный возраст – от 55 до 65 лет. Ясен также и исторический смысл застоя и упадка. Если каждой власти отпущено всего лишь 36 лет, то концовка 36‑летия обязана создать мощный класс недовольных старыми порядками, из которого, собственно говоря, и будут формироваться новые революционеры. Причем от степени загнивания старой власти зависит и степень революционности будущих властителей. Старая же власть, пытаясь наградить себя за труды долгие и праведные, а также чувствуя, что властвовать ей не вечно, старается позагнивать всласть, на полную катушку. Пантин и Лапкин, впрочем, придумали еще и другое объяснение третьей 12‑летке. Она как бы вскрывала последний резерв той модели власти, которая, казалось бы, уже полностью реализовала себя в первые 24 года своего существования. Таким образом, уже самый первый подход к проблеме смысла 12‑летий показал возможность нескольких различных способов объяснения событий. Об этом, а также о многом другом говорилось в самой первой работе автора по истории, в статье со странным названием «Солнечные часы истории», вышедшей в ноябре 1989 года. Каждая из циклических дат–1881, 1917, 1953, 1989 годы – служит метой глубокого экономического и политического кризиса прежней модели развития, за которым следует ее смена. Говоря кратко, в 1881 году Россия покончила не только с Царем‑Освободителем, но и с прежним переходным периодом либерализации, периодом ослабления режима государственного крепостничества. 1917 год покончил с самодержавием, со старым поместным и нарождающимся частным землевладением. 1953 год – со сталинско‑бериевским вариантом чрезвычайной экономики и политики, основанной на механизме массовых репрессий. 1989 год на наших глазах ознаменовался кризисом аппаратно‑бюрократической модели и ведомственной экономики, кризисом, задача преодоления которого легла на плечи нынешнего поколения. Каждая из этих четырех политических и идеологических революций (в широком смысле) открывает новый период крупных социальных сдвигов, на все последующее 36‑летие определяет «физиономию» государства. При этом 1953 год подобен году 1881, поскольку радикальные перемены в управлении осуществлялись кабинетными методами, тогда как 1989 год подобен 1917‑му, поскольку в процесс преобразования власти врывается плохо управляемая стихия массовых движений. — 60 —
|