|
Рододендроны «Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?» Л.Н. Толстой, «Война и мир», том 2, глава XXIII. Она посерьёзнела и на несколько секунд задумалась. Потом в её глазах вспыхнула озорная искорка, и, перетасовав карты, она положила их перед ним на диван: «Анемоны». Со страхом и надеждой искал он название цветка, которого никогда в жизни не видел. И вот: Анемоны «Но я другому отдана; я буду век ему верна» А.С. Пушкин, «Евгений Онегин», глава 8. Он было рванулся уйти сразу, но во время игры это было бы неприлично. В тягостном оцепенении дождался он перерыва, вызванного чьим-то приходом, и только тогда выскочил за дверь. Он знал, что лишь милый старый сад может дать ему какое-то успокоение. И приник к этой липе как к своему спасителю. Ну что, успокоила ты его тогда или нет? В то время твой ствол был, вероятно, на целый обхват тоньше. Но ты методически наращивала годичные кольца, и ничто происходящее вокруг не могло отвлечь тебя от этого единственно надёжного дела. К чему же ты готовилась, чего ждала? Знаю, знаю – того времени, когда все эти людишки с их вечной суетой и бессмысленными страстями наконец исчезнут и ты будешь стоять в ряду таких же величественных лип перед лицом одной лишь вечности. Это время было обещано тебе той древесной формой откровения, которая, я думаю, сродни холодному восторгу, охватывающему людей при созерцании извержения вулкана или обрыва айсбергов с антарктического берега. А ведь откровение тебя обмануло! Минули десятилетия, и ещё один глупец пришёл к тебе за утешением. Видно, так и не отделаться тебе от этого несчастного племени… Это уж точно, что все мы горемыки. Проклятие, что ли, на нас лежит какое? Умом-то всё понимаем, а совладать с чувствами не можем. И ничто нам не помогает – ни звёздное небо, ни шум листвы, ни мудрые книги. Хотя нет, существует всё-таки вещь, которая способна излечить нас от дурости, – ВРЕМЯ. Исцелило оно и его. Прошло полгода после того вечера, и он был уже далеко отсюда и был весел и спокоен. Он шёл по шумному Литейному проспекту, и над Александровским мостом висела половинка луны, а он вспоминал Машеньку уже не с гримасой страдания, а с доброй улыбкой. В его душе не было и следа обиды, ничто в ней не сжималось, не ныло. Он снова стал нормальным умным человеком, пригодным для всех человеческих дел, а не для одной лишь неподвижной мысли. Он был настолько нормален, что позволил себе даже поразмыслить о её будущем. Интересно, какой она станет в его теперешнем возрасте, то есть в двадцать восемь лет? Он старался увидеть её взрослой, но в глазах всё равно стояло юное лицо с характерным выражением беззащитности, обрамлённое мягкими светлыми волосами с необыкновенным золотистым отливом. А кто будет её мужем – видный учёный, знаменитый писатель, флигель-адъютант? Здесь он вдруг почувствовал некоторую ревность, но она тут же заглохла, так как он начал думать о совсем других вещах. Он попытался представить себе, какой будет Россия, когда Машеньке стукнет двадцать восемь. Это будет. да, это будет ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТЫЙ ГОД. В этом загадочном грядущем его воображению открывалась могущественная и изобильная Российская держава, великодушно распахнутая всем странам и народам, питающим к ней зависть и уважение. — 85 —
|