|
Вот что видят те, кому действительно открывается Бог. А что видят влюблённые? На первый, поверхностный взгляд – то же самое. Кити Щербацкая была для Левина «улыбка, озаряющая всё вокруг». И Мотовилов видел сияние, озаряющее поляну. И Симеон Новый Богослов видел свою комнату, «осиянную светом». Это сходство и сбило с толку некоторых философов, пришедших к выводу, будто влюблённость есть род Богоявления. Но напомним, что подлинная философия есть тонкое различие вещей, а при подходе, учитывающем тонкости, тут обнаруживаются коренные различия. Первое различие состоит в том, что при подлинном Богоявлении душа человека выходит из его собственного замкнутого «я» и вливается во что-то огромное внешнее, но не теряет себя при этом, напротив, приобретает в гораздо более высоком качестве, а в мнимом богоявлении, каким является влюблённость, душа сосредотачивает свои чувства на себе самой, ощущая себя центром мира и вбирая в себя всё окружающее, будто оно только этой душе и служит. В итоге «я» влюблённого по его субъективному представлению безгранично разрастается, но это представление, конечно, ложно. Вот что чувствовал св. Симеон Новый Богослов: «Был весь срастворён с невещественным оным светом, и ему казалось, что и сам он стал светом». А вот что ощущал влюблённый Левин, то есть Толстой: «Левин вышел на крыльцо. Извозчики, очевидно, всё знали. Они со счастливыми лицами окружили Левина, споря между собой и предлагая свои услуги. Стараясь не обидеть других извозчиков и обещав с теми тоже поездить, Левин взял одного и велел ехать к дому Щербацких… Извозчик знал дом Щербацких и, особенно почтительно к седоку округлив руки и сказав “прру”, осадил у подъезда. Швейцар Щербацких, наверное, всё знал. Это было видно по улыбке его глаз и по тому, как он сказал: “Ну, давно не были, Константин Дмитрич!” Не только он всё знал, но он, очевидно для Левина, ликовал и делал усилия, чтобы скрыть свою радость». Левину весь мир видится вращающимся вокруг его персоны, радующимся его предстоящей свадьбе. Юноша Георгий вообще теряет ощущение персонального существования, соединяясь с безбрежным светом. Тем самым он уже в этой жизни предваряет то, что прозрел наш замечательный поэт Алексей Константинович Толстой в жизни будущей: Но не грусти, земное минет горе, Пожди ещё, неволя недолга — В одну любовь мы все сольёмся вскоре, В одну любовь, широкую, как море, Что не вместят земные берега. Второе различие столь же кардинально. Оно состоит в разной надёжности или верности обетования, заключённого в истинном Богоявлении и в любовной эйфории. Господь, возлюбив своего избранника и показав ему небеса отверстыми, приобретает его навсегда, и Его любовь к нему не оскудевает. Это хорошо выражено в стихотворении Жуковского «Лесной царь», хотя и в языческом религиозном восприятии: «Дитя, я пленился твоей красотой, неволей иль волей, а будешь ты мой!» Ни св. Симеон, ни Мотовилов после своих видений не могли вернуться к обычной жизни и до самой смерти продолжали служить одному Богу, получая, конечно, и от него благодатные дары. — 46 —
|