Традиция, догмат, обряд

Надеюсь, что достаточно понятно, что использовать приведенное суждение Ельчанинова для отказа от светского и тем более богословского образования может только человек, уверенный, что с его духовностью все в порядке. Какое отношение на деле будет иметь такой человек к православной Традиции — тоже вполне очевидно…

Ф. Бэкон однажды сказал, что “истина — это дочь своего времени.”[288] С этим его суждением вполне можно согласиться. Если только не забыть поинтересоваться: “а кто ее отец?” И если отцом истины не является время, то, значит, Истина приходит к нам из того мира, где времени нет и где “нет ни тени перемены” (Иак. 1:17). Если мы вспомним говоренное выше об онтологичности структуры Предания — вопрос о путях изменения его форм станет яснее. Что, впрочем, не значит — проще.

Обряд

Ф ормы Богопочитания диктуются нашей природой: наши мысли и чувства выражаются в нашем поведении и внешности, и, наоборот, наше поведение и окружающая среда влияют на наше внутреннее состояние.

Люди далекие от Церкви недоумевают: наша приверженность к внешней символике и обрядности не отходит ли от простоты веры первохристианской общины? Чтобы ответить на этот вопрос, надо рассмотреть, как Церковь апостольских времен относилась ко внешним действиям. Действительно ли она считала их безразличными по отношению к “духовной жизни”?

Мы уже видели, что ранняя Церковь никак не сводила свою веру и религиозную жизнь к исследованию учения Христа. Мы видели, что раннехристианское Предание есть “предание таинств,” а не предание гносиса. Новизна христианства противостояла косности интеллектуально эзотерической инерции. Христианство не дало свести себя к философии.

Значение действий и жестов.

Какое значение придавали первохристиане словам и внешним жестам, мы можем увидеть и “от противного” — в той смертельной решимости, с которой христиане отказывались произносить некие слова и совершать жесты, идущие в разрез и их верой. Мир языческий предлагал христианам до боли знакомые нам отговорки: “Словом только произнеси отречение, а в душе имей веру, какую хочешь. Без сомнения же, Бог внемлет не языку, но мысли говорящего. Так можно будет и судию смягчить, и Бога умилостивить.” Так святой Василий Великий передает увещания палачей, обращенные к мученику Гордию.[289] Рассказывает святой Василий и о мученике Варлааме, ладонь которого насильно держали над языческим жертвенником, положив на нее сверху горящий ладан — в надежде на то, что “Свидетель Евангелия” не выдержит жжения и сбросит с руки ладан — прямо на жертвенник[290]… Такова была “цена слов и жестов.” Цивилизация, для которой слова обесценились, уже не имеет права именоваться христианской. А люди, которые между делом, даже по дороге в православный храм, готовы вкусить кришнаитский “прасад,” пожертвовать рубль на любой “религиозный” сбор и воскурить палочку с экзотическими восточными запахами перед любым ликом, — даже не понимают, с каким ужасом и болью смотрели бы на их поведение апостолы и мученики Ранней Церкви…