|
В утверждении особых полномочий епископа на Вечери Любви видит “апостольский догмат” и святой Игнатий Богоносец (конец 1 века). В его Послании Магнезийцам (гл. 13) мы видим одно из самых ранних в христианской литературе упоминаний слова “догмат”: “старайтесь утвердиться в учении Господа и апостолов” (en tоis dogmasin). Суть же послания в отстаивании прав епископа: “некоторые на словах признают епископа, а делают все без него” (4), а ведь на евхаристическом собрании “епископ председательствует на месте Бога, пресвитеры занимают место собора апостолов.” На эту — тему пять глав из пятнадцати. Остальные — против гностицизма; ибо увещание принять участие в Евхаристии немыслимо без утверждения со всей силой физической, телесной реальности Христа. Структура послания понятна: борьба с гностицизмом была борьбой за Литургию, за Евхаристию. А апостольский “догмат” — созидание Церкви Литургией. Святой Златоуст в полемике с гностиками,[50] как и Василий, обращается к Преданию и прежде всего к таинству Евхаристии: “Когда они говорят: откуда известно, что Христос принес Себя в жертву? — то мы, кроме других свидетельств, заграждаем уста их и самыми таинствами. Если Иисус не умер, то символом чего же служат таинства?”[51] В третьем веке святой Ипполит Римский скажет: “мы подошли к самому истоку предания”[52] именно перед тем, как рассказать о посвящении епископа, а затем — о совершении самой Евхаристии. Аналогично и святой Киприан Карфагенский к надлежащему исполнению епископского служения применяет характеристику: “Божественное предание и апостольское смотрение” (Послание 67:5). Почему столь важна апостольская преемственность для послеапостольского века? Дело в том, что Предание не есть сумма знаний, которые можно усвоить, прочитав книжку когда-то жившего человека. Предание — это введение человека в Церковь, которая является “Телом Христовым.” Как может ввести сюда постороннего кто-то, кто сам чужд ему? Таким образом, не только Церковь хранит Предание, но и Предание сохраняет Церковь. В молитве эпиклесиса молится священник: “ниспосли Духа Твоего Святаго на нас и на предлежащие Дары сия.” Люди, собравшиеся в храм на Литургию, на “общее дело,” и есть первый предмет, подлежащий освящению. Через причастие Телу Господню они сами преображаются в живое Тело Христово. Именно так апостол Павел именует Церковь (Кол. 1:24). Животворящий Дух Божий, Дух Предания через вкушение Хлеба присоединяет нас к Телу Христа. “И уже не я живу, но живет во мне Христос”… Христос назвал Церковь не “духом Своим,” но “телом Своим.” “Дух” может быть невидим, “тело” же — весомая и зримая характеристика. А потому и протестантское попытка оправдать неисчислимость собственных расколов через теорию “невидимой единой Церкви” — позднейший вымысел. Люди же, близкие апостольскому веку, считали иначе: “Никто да не обольщается! Кто не внутри жертвенника, тот лишает себя хлеба Божия” (святой Игнатий Богоносец. Ефес. 5). По “Учению 12 апостолов” именно открытое, совместное причащение видимому таинственному хлебу и созидает и являет единство христиан, единство Церкви: “Как этот хлеб был рассеян по холмам, и будучи собран, сделался единым, так да соберется Церковь Твоя от концов земли в Царствие Твое” (гл. 9). — 18 —
|