|
— Да, вот именно, почему, за что? — неожиданно спрашивал Дионисий. — За одно лишь твердое произволение Ему служить. Он позвал — ты пошел, не раздумывая. За то, что хотя бы раз в жизни имел решимость бесповоротно отказаться от мира ради Него. А там дальше — всякое с монахом может произойти: крутит его, вертит, трясет, мнет, гнет, ломает… Но если случится пасть — так сразу восстань и иди опять за Христом. Опять падешь — снова восстань. А снова падешь — опять восстань. А без этой решимости мы, монахи, кто? Так только — хорошие ребята, холостяки… Подолгу сидел Дионисий при этом схимнике, воздыхал: — Самое большое чудо состоит в том, что как бы христиане самыми хитрейшими способами ни пытались уничтожить Церковь, она — живет! Потом монах Матфей его переманил. То все лежал, прильнув к радио, особенно его поразило пение скороговоркой, рэп. Он долго слушал, слушал, качая головой и ухмыляясь в бороду, наконец, пригласил и Дионисия, с уважением поясняя: «Дывись. Як пацаны балакають. Размовляють гарно». И вдруг решил, чтобы зря не терять время, обучить его китайскому языку — все равно хлопец без дела. Китайский же язык отец Матфей осваивал когда-то в условиях пограничной службы на советско-китайской границе. Ему приходилось тогда часто ездить к китайцам и принимать их у себя, потому что на границе тоже шла нормальная жизнь: обмен товаров, перебежчиков и даже рыбацких лодок, заплывших в неположенные места. Почему-то те два-три десятка слов, которыми располагал отец Матфей, настолько пришлись ему по сердцу, что он с любовью повторял их и в дни своей монашеской жизни. — Ну що таке — янь? — спрашивал он Дионисия. — Не знаю, — с улыбкой признавался Дионисий. — Це — тютюн. — Тютюн? — Тютюн! — Интересно, — качал головой Дионисий. — Повторь ще раз, — требовал отец Матфей. — Янь. — Янь, — послушно повторял Дионисий. — Гарно, — одобрил его Матфей. — Ну а що таке, напрыклад, цин-нянь? — Не знаю, — простодушно засмеялся Дионисий. — Хлопец. — Хлопец? — Хлопец. Парубок. — Хорошо. — Як? — Звучит, говорю, хорошо. — Добре, — кивнул Матфей. — Ну а як буде — добре? Дионисий пожал плечами. — Хао. — И это неплохо, — хохотнул Дионисий. И так они учили по-китайски и «ни-хао», что означало «здоровеньки булы», и «цун», то есть «цыбулю», и «ту-доу», то есть «бульбу», и даже «гу-нян» — «дивчину», но тут старый схимник не выдержал и запротестовал: — Это-то зачем ему знать, монаху, тем более по-китайски! А Матфей настаивал, что это очень даже может ему пригодиться, если ему придется эту китайскую «гу-нян» «врозумляты». — 129 —
|