Обижаясь на человека, особенно близкого нам, мы как бы закрываем свои глаза пеленой, совершенно перестаём видеть его положительные, хорошие стороны. Мы видим только обиду, оскорбление и эти очень сильные, но греховные эмоции застилают в нашей памяти всё то, что было между нами хорошего, а хорошие, светлые моменты, связанные с нашим ближним, обязательно были. Известная писательница Татьяна Устинова делится своим опытом примирения с мужем. Привожу её рассказ. «Однажды мы всерьёз поругались. Не знаю, что на него нашло. Он наговорил гадких слов и, уже договаривая, понял, что делает что-то непоправимое, и голос у него стал испуганный, и мне показалось, что договаривал он через силу, изо всех сил желая остановиться, но всё же договорил – по своей мужской привычке доводить дело до конца. Мы не помирились сразу, а это катастрофа. Я не умею жить, отравленная ссорой, не могу дышать её воздухом, и на самом деле не знаю, как это получается у женщин, умеющих виртуозно и продолжительно ссориться!.. Он положил трубку, а я стала ходить из комнаты в комнату. В одной комнате у нас светлые полы, а в другой – тёмные. Я ходила и смотрела под ноги, сначала на светлое, а потом на тёмное. Мне было очень жалко себя, несправедливо обиженную. И свою жизнь, которая, считай, пропала. И вдруг я стала думать, что было бы со мной, если бы его вообще не было. Не в том смысле, чтоб он… умер, а том смысле, что я с ним не встретилась. Ну, просто не встретилась, и всё. Мне сорок лет, и я точно знаю, что не встретиться нельзя. Это в восемнадцать кажется, что можно промахнуться, упустить, пройти по соседним улицам, открыть не ту дверь. Нельзя. Этот самый шанс предоставляется всем и всегда. Другое дело, что он единственный, и в этом суть дела. Мы все – взрослые, а не восемнадцатилетние – точно знаем, кто именно был «шанс». Правда? И точно знаем, почему мы его упустили, если упустили. И благодарим небеса, если не упустили. Ну, вот я ходила и представляла, что его в моей жизни нет. Я не знаю, как он говорит, как думает, как хохочет. Я понятия не имею, как он дышит или молчит. Я не знаю, как пахнет его одеколон и как он водит машину. И некому смотреть в глаза, и сопеть в ушко, и не на кого обижаться, и некому звонить – его же нет!.. Некому варить кофе, и жарить омлет, и скулить, чтоб быстрей приехал, и ругать, что приехал поздно, тоже некого. Его нет, а проделывать всё это с кем-то другим невозможно, потому что – зачем? И ещё я понятия не имею, что он думает о жизни, вселенной и вообще, а мне же нужно знать, что думает обо всём этом именно он! Я не рассматриваю придирчиво его джинсы и рубашки, чтобы в очередной раз убедиться в том, что он самый красивый из всех известных мне мужиков. Ну, пусть не самый, и не красивый, но всё же лучше остальных, по крайней мере, для меня, а я об этом даже не знаю, потому что … его нет и никогда не было. — 93 —
|