— Как благословишь, матушка, — смиренно ответил архимандрит. — Что пришла еси сестро, припадая ко святому жертвеннику, и ко святей дружине сей? — спокойно-торжественно вопросил отец Иринарх поднятую им с пола инокиню Марию, оставшуюся лежать на амвоне после последнего, положенного ею по чину пострига, поклона. — Желая жития постнического, честный отче! — искренне осознавая смысл произносимых ею уставных слов, ответствовала инокиня. — Желаеши ли сподобитися Ангельскому образу, и вчинена бытии лику инокующих? — вновь задал положенный вопрос отец архимандрит. Желает ли она сподобиться «ангельского образа»? С самого детства это желание не оставляло её в течение пятидесяти лет исполненной множества скорбей и треволнений мирской жизни. Сколько раз в самые, казалось бы, счастливые периоды её семейной жизни, когда, с точки зрения мирской женщины, всё было хорошо, Машенька, Маша, Мария Никитична тихо плакала втайне от близких, вспоминая те краткие моменты непередаваемого счастья единения с Богом в Его неизреченной Любви, которые она пережила в недолгие дни её детского «послушничества» в монастыре. И теперь перед глазами её встал улыбающийся «Красивый Мальчик», явившийся ей в сонном видении перед замужеством, и она словно снова услышала Его слова: — Хочешь стать монахиней во Имя Моё? — Ей, хочу, Господи! — воскликнула тогда во сне Маша. — Тогда помни заповедь монаха: «Дай кровь и приими Дух!» Принеси в жертву плоть и обретёшь святость души, не держись за земное — взойдёшь на Небо! Придёт время, и монашеский постриг тебя не минует! — Слава, Тебе, Христе Боже, исполняешь ты обещание Своё, — возблагодарила инокиня Мария из глубины сердца «Красивого Мальчика», и со всей полнотой сердечного чувства произнесла: — Ей, Богу содействующу, честный отче! — Отрицаешься ли мира и сущих в мире по заповеди Господней? — Ей, честный отче! — Схранишь ли себя в девстве и целомудрии… — Ей, Богу содействующу, честный отче! — Сохранишь ли даже до смерти послушание… — Ей, Богу содействующу… — Пребудешь ли до смерти в нестяжании… — Ей, Богу содействующу… — Претерпиши ли всякую тесноту, и скорбь иноческого жития, Царствия ради Небесного? — Ей, Богу содействующу, честный отче! — Сестра наша, Антония, постризает власы главы своея, в знамение отрицания мира, и всех яже в мире, и во отвержение своея воли и всех плотских похотей, во имя Отца и Сына и Святаго Духа: рцем вси о ней, Господи помилуй! То, троекратно пропетое сестрами в момент её пострижения «Господи, помилуй», прозвучало таким неизреченным, глубинным плачем о умирающем в это мгновенье мирском человеке, что только тот, кто хотя бы раз присутствовал при этом дивном священнодействии, способен хоть отчасти представить себе, что испытывала в тот миг рождающаяся вновь монахиня Антония. — 68 —
|