|
Когда она, поднявшись от своей улицы и завернув за Утичью башню, вышла на прямую дорожку, идущую вдоль лаврской стены к монастырским Святым Вратам, от самой башни с нею увязался блаженный Пашенька, известный всему Посаду, Христа ради юродивый, по виду — дурачок, с телом взрослого человека, но с маленькими и кривыми ножками и ручками. Лицо его всегда сияло радостной улыбкой, он вечно напевал и приговаривал какие-то стишки да прибаутки. Его и так непропорционально большое относительно конечностей туловище было круглый год укутано, подобно кочану капусты, множеством одёжек самого невообразимого вида, скрывавших, как оказалось потом, обмотанные вокруг торса и плечей железные цепи весом более сорока килограммов. Никто бы и предположить не смог, видя, как легко пританцовывает Пашенька, хлопая в малюсенькие ладошки и напевая что-то не сразу понимаемое, что его кривые ножки несут на себе, кроме веса самого туловища, ещё и тяжкий груз вериг, ближайшими к телу витками вросших в его больную плоть. Только когда он тихо умер в 1936-м году, присев в углу церкви после причастия на праздник «летнего» Сергия Преподобного, двое мужчин попробовали приподнять останки коротышки и не смогли. Выносить Пашеньку из храма пришлось четверым дюжим мужикам. Пашенька припрыгивал рядом с Машей на своих кривых ножульках и, заглядывая ей в лицо, радостно распевал: — Машка-монашка кашку варила! — Кашку варила, деточек кормила! — Тимочку кормила! — Анечку кормила! — Глашеньку кормила! — Васеньку кормила! — Сонечку кормила! — И карапуза Мишку тоже накормила! — Все они наелись! — В Раюшке расселись! Внезапно Маша остановилась как вкопанная, она вдруг поняла: блаженный Пашенька перечислял по именам всех её братьев и сестёр, причём в порядке старшинства! — Пашенька! — ахнула она. — Что с моими братьями и сестрёнками? Они живы? — Живы они, живы! — Все у Бога живы! — Продолжал припрыгивать, распевая, блаженный. — В Раюшке у Бога! — Всем туда дорога! И вдруг он остановился в своём пританцовывании, лицо его потеряло обычное выражение беспечности, светлые серые глаза строго уставились на Машу. — А ты, Машка-монашка, не дерзай больше без благословения так молиться, а то и взаправду князя бесовского увидишь вместо той макаки облезлой… И резко развернувшись, побежал, смешно ковыляя на кривеньких ножках, голося своё: — Машка-монашка, кашку варила… Батюшка схиигумен долго и сокрушённо кивал головой, слушая Машин рассказ о приключившемся ночью явлении. — Детонька, детонька! Разве же можно на себя самовольно такие подвиги брать! Без совета с отцом духовным, без святого благословения! Милость Божья да Ангел Хранитель твой тебя в этот раз от погибели уберегли! Но на будущее тебе урок — всякое дерзновение должно иметь благословение! И соответствовать твоему духовному росточку! А то — «от горшка два вершка», — а вздумала богатырям-подвижникам подражать! — 41 —
|