|
Слышал я о некоем брате, что когда приходил он в келью к кому-нибудь и видел ее неприбранною, то говорил в себе: блажен сей брат, что отложил заботу обо всем земном и так весь свой ум устремил горе, что не находит времени и келлию свою привести в порядок. А если приходил к другому и видел келлию прибранною, то опять говорил в себе: как чиста душа сего брата, так и келлия его чиста. Надо быть готовыми на каждое слово, которое слышим, сказать: прости. Каждый молящийся Богу: ‘Господи, дай мне смирение’, должен знать, что он просит Бога, чтобы Он послал кого-нибудь оскорбить его”. Несколько раз в “Братском вестнике” (издании российских баптистов) мне попадались высказывания, предваряемые такой формулировкой: “один древний христианин сказал: …”. Обычно за этим следовали цитаты из св. Иоанна Златоуста. Я, конечно, рад, что некоторые мысли этого великого православного богослова по сердцу протестантам[ttttttttt]. Но от них я все же ожидал бы более буквального исполнения заповеди апостола Павла: “поминайте наставников ваших” (Евр. 13, 7). Хотя бы — упоминайте их имена. Позволю напомнить только три выписки из Златоуста: “Если бы кто-нибудь начал ворочать помет в то время, как ты проходишь — скажи мне, не стал ли бы ты его бранить и укорять? Так поступи и со злословящими… Отнял ли кто у тебя имение? Он нанес ущерб не душе твоей, но деньгам. Если же ты будешь злопамятствовать, то сам ты нанесешь вред душе своей… Надень обувь, которая больше ноги, и она обеспокоит тебя, потому что будет препятствовать тебе идти: так и дом, более обширный, чем нужно, препятствует идти к небу”[uuuuuuuuu]. А это — крохотки из наследия тезки св. Златоуста — преп. Иоанна Лествичника: “Если признак крайней кротости состоит в том, чтобы и в присутствии раздражающего сохранять тишину сердечную и залог любви к нему, то, без сомнения, крайняя степень гневливости обнаруживается тем, что человек наедине с собой как бы препирается и ярится с оскорбившим его… Кто говорит, что любит Господа, а на брата своего гневается, тот подобен человеку, которому во сне представляется, что он бежит… Тщеславие ко всему льнет. Тщеславлюсь, когда пощусь, но когда разрешаю пост, чтобы скрыть от людей свое воздержание, опять тщеславлюсь. Стану говорить — побеждаюсь тщеславием, замолчу — опять им же побежден бываю. Как ни брось сей трезубец, всё он станет острием кверху”[vvvvvvvvv]. В общем, есть мифы о православном монашестве, а есть само монашество и есть православное понимание и христианской жизни вообще, и монашества в частности. И многое из того, что узнали о человеке монахи, узнают в себе и другие люди, вставшие на путь борьбы с грехом. И большая часть из того, что советуют монахи, относится не только к послушникам. И никак не “языческое влияние”, не “платонизм” и не “гностицизм” сказались в тех словах преп. Исаака Сирина, которыми он выразил суть монашеского делания: “Совершенство всего подвига заключается в трех следующих вещах: в покаянии, в чистоте, и в усовершении себя. Что такое покаяние? — Оставление прежнего и печаль о нем. — Что такое чистота? — Кратко: сердце, милующее всякое тварное естество. — Что такое сердце милующее? — Горение сердца о всем творении — о людях, о птицах, о животных, о демонах, и о всякой твари, о бессловесных и о врагах Истины и чтобы они очистились и сохранились — молиться с великою жалостью, которая возбуждается в сердце его без меры по уподоблению в сем Богу”[wwwwwwwww]. Это просто Евангелие. Но это то Евангелие, что не захлопнулось с последней буквой, вписанной в него, но открылось и прорастало в новых и новых сердцах сквозь все века и культуры. Это то Евангелие, которое продолжило свою жизнь в Предании. В православии. И этот опыт поиска Христа, обретения Его, удержания Его православное предание хранит воплощенным в тысячах и тысячах судеб, рассказов, свидетельств. Это наследие открыто, доступно. Чтобы с ним ознакомиться, даже не нужно становиться православным. Достаточно лишь проявить интерес. А там, по мере знакомства с миром Отцов, может быть, Господь пробудит в сердце желание войти в этот мир и стать его живой частью. — 126 —
|