Аномалии родительской любви

Два кофе по-турецки

Рассказ Натальи Сухининой

Моя соседка Марина, уезжая в Оптину пустынь, заявляет мне громко и назидательно:

— За моим присмотри пару дней. В холодильнике борщ, до моего приезда хватит.

Она не просит, нет. Я вообще не помню, не знаю ее просящего тона или извиняющихся интонаций. Она чеканит условия громко, членораздельно, и я на несколько минут принимаю эти условия как единственный способ реабилитироваться за невозможность поехать в Оптину. Потом я ропщу. С какой стати я должна оправдываться за свою занятость, с какой стати должна пасти соседского парня далеко не идеального поведения? Марина всегда жалуется на него: плаксив, колюч, вечно с претензиями. Но главное, что беспокоит Марину, — слышать ничего не хочет про храм, не постится, даже назло ей, матери, уплетает жареные, с мясом, пирожки, купленные у метро в самый разгар поста. Скандалы у них постоянно. Особенно громким и некрасивым был недавний скандал из-за нищей, которую Марина привела в дом, пожить. На возражения сына она заявила:

— Запомни, добрые дела — в спасении души. Это семена, урожай от которых соберем мы в Царствии Небесном. Твой урожай скуден. Женщина поживет пока у нас. Это не обсуждается. Ты понял?

— Хорошо, пусть живет, только без меня. Пока она здесь, ноги моей в квартире не будет, — и, хлопнув дверью, ушел.

Нищая осталась. Марина помыла ее, напоила чаем, постелила чистую постель. Ближе к ночи отправилась искать сына. Когда Марина после безуспешных поисков сына вернулась домой, нищая была уже навеселе. Она обнаружила в баре у Марины бутылку коллекционного кагора и опорожнила ее себе в удовольствие. Надо отдать должное соседке: она и после этого не вытолкала бедолажку за дверь, простила ей ее самоуправство. «Я сама виновата. Надо было спрятать кагор, а я про него забыла. Искушение…» — она глубоко вздохнула.

Я слушала Марину и переживала какое-то двойственное чувство. Мне далеко до нее, я вряд ли привела бы домой грязную бомжиху, нянчилась бы с ней, простила ей кражу. А Марина — привела, и нянчилась, и простила. Конечно, это поступок, на который способны немногие. Но что-то упорно царапало по сердцу, не давая ему возликовать от добродетелей ближнего. Сын. Они поменялись местами. Он ушел на место бомжихи, на улицу, в подворотню, а она взгромоздилась на его диван, на чистые простыни, в его чашке заваривала Марина чай своей непредсказуемой гостье. С щербинкой добро? А может, это мое немощное сердце защищается от собственного несовершенства?