|
Богословие — не занятие для рынка, не предмет страстных споров, не объект дискуссий между профанами, считают оба Григория. По словам Григория Назианзена, богословом может быть не всякий, но только тот, кто ведет созерцательный образ жизни и очищает себя для Бога; участвовать в богословских дискуссиях могут не все, но лишь те, кто занимается этим" "усердно" "; наконец, не всякая богословская тема может обсуждаться вслух: Не всякому, говорю вам, можно философствовать о Боге, не всякому! Это вещь не дешевая и не для пресмыкающихся по земле! Добавлю также, что не всегда, не перед всеми и не обо всем можно философствовать, но нужно знать, когда, перед кем и о чем. Итак, не всем это доступно, а только тем, которые испытали себя и провели жизнь в созерцании, а прежде всего очистили душу и тело, или, по крайней мере, очищают. Ибо для нечистого, может быть, небезопасно прикоснуться к чистому, [724] как для слабого зрения — к солнечному лучу. Когда же можно философствовать? Когда имеем досуг от внешней тины и смятения, когда владычественное наше [725] не смешивается с негодными и блуждающими образами… Ибо поистине нужно иметь досуг, чтобы познать Бога… Перед кем же можно? Перед теми, кто занимаются этим с усердием, а не с удовольствием болтают об этом, как и о чем угодно другом, после скачек, театров, песен, удовлетворения чрева и того, что ниже чрева… О чем же можно философствовать и в какой мере? О том, что доступно для нас, и в такой мере, в какой простирается на это способность и сила слушателя… Я не говорю, что не нужно всегда вспоминать о Боге… Вспоминать о Боге нужно чаще, чем дышать!.. Запрещаю не вспоминать о Боге непрестанно, но богословствовать непрерывно; притом запрещаю не само богословие как что?то неблагочестивое, но богословие не вовремя; запрещаю не учительство, но несоблюдение меры.[726] Раннехристианская идея" "тайного учения" "(disciplina arcana) вместе с ее античным предшественником — характерным для греческих мистерий требованием неразглашения смысла таинств непосвященным — получает новое преломление в устах Григория. Нельзя богословствовать без благоговения, — говорит он, — и недопустимо, чтобы догматы обсуждались с каким угодно слушателем — "чуждым и нашим, враждебным или дружественным, благонамеренным и злонамеренным" ". [727] Богословие есть мистерия–таинство; превращаемое в предмет публичных дебатов, оно десакрализуется, утрачивает свою мистическую сущность: …О таинственном будем говорить таинственно (mystikos ta mystika phthengesthai), и о святом — свято; не станем бросать перед людьми с оскверненным слухом то, что не предается огласке; не допустим, чтобы более благоговейными оказались поклоняющиеся демонам, служители постыдных мифов и предметов — те, которые скорее прольют кровь свою, чем позволят выдать свои учения непосвященным; [728] будем знать, что как в одежде, пище, смехе и походке есть некое благообразие, так и в слове и молчании оно должно быть, тем более, что мы почитаем Слово вместе с другими именами и силами Божиими. Поэтому пусть будет и наша любовь к богословским спорам в законных пределах.[729] — 122 —
|