Христианство и модернизм

В последующие века внешний мир вторгся в Церковь. При Константине Великом, когда христианству была дана свобода, а затем определенные льготы, и государство стало ему покровительствовать, церковные ворота широко открылись для потока самых различных людей. Вместе с тем Церковь уже не могла самоочищаться, как раньше, в огне гонений и в крови страданий. Поэтому в нее стал проникать тот полухристианский, полуязыческий дух, который мы называем духом мира. Нельзя даже сказать, улучшилось или ухудшилось положение Церкви после реформ императора Константина. Церковь стала более свободно исполнять свои функции; миссионерство приняло огромные масштабы; по всей территории великой империи возводились величественные храмы и соборы. Сам император Константин был воодушевлен любовью ко Христу и Его Церкви и прилагал большие усилия для процветания христианства. Он причислен Церковью к лику святых, причислен не за свои внешние заслуги, а потому, что внутренне принадлежал христианской Церкви. Сей богомудрый муж не старался пользоваться Церковью прагматично, как утверждают некоторые позднейшие историки. Напротив, благо ее он считал самой главной целью и задачей своей жизни. Однако здесь происходит уже другое движение: не вертикальное, как у первых общин, – к Богу, а горизонтальное. Церковь расширяется, в нее беспрерывно вливаются новые люди. Но вместе с этими людскими потоками в Церковь приносятся груды шлака.

Прежде он весь сгорал в огне испытаний, и оставалось одно только чистое золото; не так теперь, когда настало время мира и относительного благоденствия. Впрочем, этот процесс «обмирщения» касался только лишь человеческой, внешней стороны Церкви. Главное – это Церковь как носительница благодати, как откровение вечности на земле. Церковь земная соединена неразрывно в единое Тело Христово с Церковью Небесной. И эта Церковь всегда оставалась тождественной самой себе. Но сам уровень человеческого элемента, если сравнить первых христиан с христианами последующих столетий, был далеко не одинаков. Первенствующие христианские общины представляли собой, так сказать, религиозный максимализм. Теперь же этот максимализм нашел себя в другой форме – форме монашества.

Церковь называется воинствующей, она вела и ведет духовную борьбу с миром. Но с каким миром? И что мы подразумеваем под словом «мир»? Мы имеем в виду не человечество, а определенную душевную среду, страстную, невозрожденную, внутренне чуждую Христу. Об этом мире Господь говорит: Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир (Ин. 15, 18–19). Теперь, когда формой, проявлением религиозного максимализма стала монашеская жизнь, когда люди, желающие принадлежать только Христу, понесли свет веры в монастыри и пустыни, то этот страстный, греховный мир, хотя бы часть его и называла себя миром христианским, ополчился против монашества, которого он никогда не понимал, не понимает и не будет понимать. Монашество является для него неким таинственным, грозным противником.