Гарри Поттер в церкви - между анафемой и улыбкой

Что, неожиданно встретить такие экспрессивные самооправдания у Святых? Плохо это вяжется с ожидаемым у них «христианским смирением»? Что ж – мир Церкви действительно многообразен и таит в себе много неожиданностей… И, кстати, печальная ирония тех дискуссий состояла в том, что те ревнители, что считали богословов слишком «терпимыми» к миру языческой культуры, порой сами в своей неумной «простоте» полными пригоршнями черпали языческие суеверия и вносили их в церковную жизнь. Так, например, Эльвирский собор (очевидно, состоявший из таких «простецов») своим 34 правилом запретил зажигать днем свечи на кладбище со вполне оккультной мотивацией – «чтобы не беспокоить души святых»[63].

Давление воинстующих и самоуверенных «простецов» бывало слишком сильным. И тогда блаж. Иероним в своем жажде опрощения все же всецело доверял им, и фольклор принимал[64] за церковную истину.

Эта его доверчивость и оставила заметный – и интересующий нас - след в истории западной литературы, прописав в ней фавнов и кентавров по разряду «див», а не «бесов». Ведь слова блаж. Иеронима были произнесены в ту пору, когда каноны христианства только формировались – и потому оказали серьезное влияние на мир европейской культуры.

Вслед за Иеронимом и другой человек, ставший «учителем Церкви» для западного мира - живший в VII столетии архиепископ Исидор Севильский (архиепископ, председательствовавший на Толедских соборах 619 и 633 годов и энциклопедист) – верил в фавнов и сатиров (и считал, что дикари являются их потомками)[65]. На книгах Иеронима и Исидора взращена западная христианская культура. Это означает, что ее художественный мир не двуцветен, а пестр…

А в середине ХХ века констанинопольский патриарх Афинагор 1 вспоминал о мозаике в мавзолее Галла Пла­нида в Равенне: «вот подлинный христианский Орфей, в своей юной красе Воскресшего. Интерес вызывают здесь сатир и кентавр, резвящиеся у ног музыканта. О них так и хочется сказать, что они вышли из знамени­тых историй святого Иеронима. У них лица восточных монахов с длинными волосами, длинными бородами, огромными глазами. Волосы и борода растрепаны, оставлены в небрежении, как и все. что дается от при­роды, зато глаза их полны ненасытного огня, они как будто хмельны Богом, ибо человек освященный, по слову святого Макария. весь должен стать «одним гла­зом», чистым восприятием незримого. По всей очевидности, как и у Иеронима, этот сатир и кентавр - новообращенные христиане. Они хотят быть лично­стями, а не космическими энергиями»[66].