Человек перед Богом

Вот перед чем мы стоим; мы стоим перед этим судом в течение всей нашей жизни, все время. Речь не идет о том, что когда-то мы станем перед Божиим судом, и тогда действительно, как сказано, суд будет без милости тем, кто не оказал милости (Иак. 2,13); тогда все, что мы не сумели простить, станет перед нами укором, и если мы не простим на земле - не можем и мы ожидать прощения. Потому что прощение не в том заключается, чтобы кто-либо - Бог или человек - сказал: "Я на тебя ничего не имею", - а в том, чтобы примириться. Если на земле, видя взаимную нашу хрупкость, слабость, удобопреклонность ко греху, бессилие творить добро, мы друг друга не пожалели и не подарили прощение, не подарили примирение - то каково же будет тогда, когда во всей правде мы увидим и себя, и то мелкое, жалкое, то убийственное, за что мы ближнего нашего не простили в течение его жизни; не простили, потому что завидовали, ревновали, потому что не сумели ни бороться, ни побеждать свое самолюбие. Столько причин, и почти все такие мелкие...

Будем, поэтому, говеть сегодня под знаком этих слов: примирись с твоим соперником, пока ты еще на пути; потому что придет время, когда ему придется быть свидетелем против тебя! Совесть встанет перед тобой, передо мной, перед каждым из нас...

И вот в течение этого говения я хочу с вами задуматься над несколькими вещами. Первое: я хотел бы, чтобы в тот период, когда у нас будет перерыв на долгое молчание, мы поставили перед собой вопрос: как мы отозвались на те притчи, которые мы слышали в течение подготовительных к Великому посту недель?

Первый рассказ - не притча, а быль о том, как Христос исцелил слепого Вартимея; не говорит ли он о нашей слепоте? Мы проходим через всю жизнь ослепленными. В 90-м псалме есть место, где говорится о "бесе полуденном", и мне кажется, что это образ. Мы все знаем, что бывает в летний полдень, когда солнце бьет всеми своими лучами, когда дрожит воздух, когда все, что вокруг нас, приобретает особенную рельефность, тени делаются резкими, краски делаются яркими, весь мир делается как бы настолько видным, и эта видимость настолько требует нашего внимания, настолько врывается в наше сознание, что мы можем оказаться неспособными за ней продолжать видеть или, может быть, впервые прозреть невидимое. И как постоянно это бывает! Как мы ослеплены! Как внешнее нам не дает видеть внутреннее! Как часто мы судим о человеке по его внешности, по его наружности, по тому, как он себя держит, по его голосу, по его речам, не отдавая себе отчета, что за этим кроется целая глубина, целая история жизни, кроются и страдания, мечтания, надежды разрушенные и зло, введенное в человеческую жизнь чужой жестокостью или чужим безразличием.