|
Что-то похожее искушает и церковнослужителя: благо Церкви – это абсолют, и ради него, кажется, можно... Можно смолчать, можно поддакнуть, можно подписать, можно подтвердить, можно приговорить... В христианстве есть противовес этим искушениям Евангелие, молитва к Распятому за нас, традиция ежедневного покаянного труда. Но это все так легко забывается в суете нужных, еще более нужных, совсем неотложных дел... Василий Розанов, юродивый русской философии[317], задался как-то вопросом: "Каким образом христианство, столь к человеку благожелательное, однако пришло к инквизиции? Ведь перелома из "да" в "нет", перелома в убеждениях, в вере, в идеалах мы при этом нигде не наблюдаем! В этом-то все и дело, что разлома нет! Нельзя сказать, исторически не было, что 1000 лет "гладили по голове", но потом "начали жечь". Ничего подобного! Никакого перелома, реформации, бури: тихое веяние. Веет, веет, гладит волосы, сладко, съедобно, веет, опять веет, горечь, опять сладко, еще слаще, веет, веет, чей-то раздался стон, но все замерло, веет, веет, выпали гвоздики, выпали иголочки, кого-то укололи, смертельно, веет, веет, хорошо ли, дурно ли, все мешается, все непонятно уже, веет, веет. Инквизиция вошла в Церковь "дифференциалами"... Никто не заметил ее! Когда те 5-6 кардиналов, которые постановили "сжечь" и действительно "сожгли" кого-то, то никому решительно не пришло на ум спросить, не "впали ли они в ересь?", "не отделиться ли нам от них?"»[318]... Правду ведь сказал. А с нами не случилось ли и не случится ли так же или того хуже? И если для «Основ социальной концепции Русской Православной Церкви» вопрос о цели и средствах ясен, то все же нельзя столь же оптимистично сказать о том, что творится в умах всей многомиллионной Церкви. По выражению священника Владимира Зелинского, границы церковного почитания государственной власти еще с византийских времен остаются без должного надзора. И далее о. Владимир продолжает: «Всякая власть развращает. Абсолютная же власть вызывает трепет мистический… Сегодня власти, которая вызывает трепет, как бы нет. Но уже из одного предвкушения ее выплывает фигура сакрального хозяина, большого любителя «морали от держиморды», благосклонного к «чадцам», недругов же властным рыком удерживающего… Хозяина пока не видно, но нимб ему уже готов. И поскольку нимбу все же неуютно висеть в пустоте, воскрылия трепетов относят его на века назад, примеривая к венценосному челу садиста и бабника – словно бы не положено вере обходиться без обожания, ужаса и грозы. Конечно, если считать по трупам, Грозному до Сталина далеко – не та эпоха; но вот по части лжи он, пожалуй, поядовитей будет: генсек все-таки и постов не соблюдал, и поклонов не бил и орден пытальщиков и убийц не выдавал за монашеский»[319]. — 242 —
|