|
Это состояние в душе вызывал невысокий священник средних лет, в клобуке и мантии, с небольшой седой бородкой, в очках. Голова его была немного поднята вверх, как будто он хотел разглядеть кого-то в толпе. Он прошел среди людей так стремительно, что мантия походила на два несущих его крыла. Быстро благословляя народ, он «возлетел» в святилище, и, казалось, ничего не осталось уже от его вида в памяти, кроме необыкновенной чистоты и свободы в душе, только появилось доселе неизведанное чувство умиротворенности и гармонии. Потом много раз я видел этого человека – и столь же стремительно ступающего, почти бегущего, старающегося успеть за отлаженным ритмом благовеста монастырской звонницы, и идущего размеренно, несколько устало, походкой степенного человека; видел его шествующим, опирающимся на трость. Я видел, как батюшка с трудом поднимался в собор, крепко держась за руку келейника. Он был разным внешне, он 142 по-человечески старел. Но его появление, встреча с ним оставляла всегда то же самое ощущение – ни с чем не сравнимое чувство внутренней чистоты, любви и свободы! В студенческие годы возможностей бывать в обители у меня прибавилось, а вместе с этим и возможностей видеть старца. Вот он выходит через боковую дверь Михайловского собора78, где его уже ждет солидная группа людей. Они такие разные – мужчины, женщины, старушки, девицы, дети и юноши. Кто-то знает, с кем ждет встречи, кто-то просто слышал об отце Иоанне. В их среде то и дело слышится шепот: «Он же святой… Прозорливец… Он мне всю жизнь изменил…» Мгновение – и батюшка уже спустился с высоких ступеней собора, люди обступают его плотным кольцом, тянут к нему руки, хотят только прикоснуться – «Святой»! А он просто, с улыбкой, но очень убедительно громко говорит: – Ну что вы! Что вы! Вон святой пошел – великой жизни! – И рукой показывает на совсем еще юного иеромонаха. – Все скорее к нему! И народ наш, «жадный до святыни», слушая его веление, мчался осаждать иеромонаха, рукоположенного несколько дней назад, а около батюшки оставалась небольшая группка людей, которых он обнимал, благословлял, целовал в голову и снова благословлял. Они ждали именно его и с ним удалялись от собора, провожали до кельи, иногда ждали около нее, а иногда на Святой горке. С ними он говорил, ими он руководил, им открывал волю Божию, но не как Моисей, сходящий с Синая, а как один из них самих – знающий досконально их 143 жизнь и нужды. А если быть точным, то говорил не он, а его любовь к тем, кто в нем нуждался. Он жил для них и ими. — 65 —
|